Жюль Верн - Дети капитана Гранта

Ах, дорогие мои дети! Сколько раз высматривали мы с береговых скал, не появится ли судно в морской дали! За все время нашего здесь заточения на горизонте только два-три раза показались паруса, но, показавшись, тотчас исчезали. Так прошло два с половиной года. Мы уже перестали надеяться, но еще не отчаивались.

Наконец вчера, взобравшись на самую высокую из здешних гор, я вдруг увидел на западе легкий дымок. Он стал расти. Вскоре я различил судно. Казалось, оно направлялось к нам. Но не пройдет ли оно мимо этого островка? Ведь ему незачем было бы здесь останавливаться.

Ах, что это был за мучительный день! Как сердце не разорвалось у меня в груди! Мои товарищи зажгли костер на вершине одной из здешних гор. Наступила ночь, но яхта ничем не дала знать, что нас заметили. А ведь в яхте этой было все наше спасение. Неужели и она исчезнет из наших глаз! Колебаниям не было места. Тьма сгущалась. Ночью судно могло обогнуть остров и уйти. Я бросился в воду и поплыл к нему. Надежда утраивала мои силы. Я с нечеловеческой энергией рассекал волны. Уже яхта была от меня в каких-нибудь тридцати саженях, когда вдруг она переменила галс. Тогда-то я испустил те отчаянные крики, которые были услышаны только моими детьми и которые не были иллюзией. Затем я вернулся на берег, обессиленный, сломленный волнением и усталостью. Матросы подобрали меня полумертвым. Эта последняя ночь, проведенная нами на острове, была ужасной. Мы уже считали себя навсегда обреченными на одиночество. Но вот стало рассветать, и мы увидели, что яхта все еще здесь и медленно лавирует. Потом вы спустили шлюпку… Мы были спасены! И какое великое счастье: дети, мои дорогие дети были в этой шлюпке и протягивали ко мне руки!..

Рассказ Гарри Гранта закончился среди поцелуев и ласк, которыми осыпали его Мэри и Роберт. И тут только узнал капитан, что был обязан своим спасением тому довольно-таки непонятному документу, который он через неделю после крушения вложил в бутылку и бросил в море.

Но о чем думал Жак Паганель во время рассказа капитана Гранта?

Почтенный географ в тысячный раз перебирал в уме слова документа. Он припоминал одно за другим все три своих толкования, которые все три оказались неверными. Как же был обозначен на этих полуизъеденных морской водой листках остров Марии-Терезии?

Паганель не вытерпел. Он схватил за руку Гарри Гранта.

— Капитан, — воскликнул он, — да скажите же мне наконец, что заключалось в вашем загадочном документе!

Услышав эти слова географа, все насторожились: ведь сейчас им предстояло услышать разгадку той тайны, которую они тщетно пытались разгадать в течение девяти месяцев!

— Точно ли вы помните, капитан, содержание документа? — продолжал Паганель.

— Помню совершенно точно, — ответил Гарри Грант. — Дня не проходило без того, чтобы я не припоминал этих слов: ведь на них была вся наша надежда.

— Что же это за слова, капитан? — спросил Гленарван. — Откройте нам их: наше самолюбие задето за живое!

— Я к вашим услугам, — ответил Гарри Грант. — Вам, конечно, известно, что, стремясь увеличить шансы на спасение, я вложил в бутылку три документа, написанные на трех языках. Какой из трех вас интересует?

— Так они не тождественны? — воскликнул Паганель.

— Тождественны, за исключением одного названия.

— Тогда будьте добры сообщить нам французский текст, — сказал Гленарван — он был наименее поврежден водой, и наши толкования основывались главным образом на нем.

— Вот этот документ, слово в слово: «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из Глазго, потерпело крушение в тысяче пятистах лье от Патагонии, в Южном полушарии. Два матроса и капитан Грант добрались до острова Табор…»

— Что? — воскликнул Паганель.

— «Здесь, — продолжал Гарри Грант, — постоянно терпя жестокие лишения, они бросили этот документ под 153° долготы и 37°11′ широты. Придите им на помощь».

Услышав слово «Табор», Паганель вскочил с места. Затем, не будучи в силах сдержать себя, он воскликнул:

— Как — остров Табор? Да ведь это же остров Марии-Терезии!

— Совершенно верно, мистер Паганель, — ответил Гарри Грант. — На английских и немецких картах — Мария-Терезия, а на французских — Табор.

В эту минуту полновесный удар кулака обрушился на плечо Паганеля и пригнул его к земле. В интересах истины приходится признаться, что это было делом майора, впервые вышедшего из рамок строгой корректности.

— Географ! — сказал с глубочайшим презрением Мак-Наббс.

Но Паганель даже и не почувствовал удара. Что значил этот удар по сравнению с ударом, нанесенным его самолюбию ученого!

Итак, как рассказал он об этом капитану Гранту, он постепенно приближался к истине. Патагония, Австралия, Новая Зеландия казались ему бесспорным местонахождением потерпевших крушение. Обрывок слова contin, который он истолковал сначала как continent (континент), постепенно получил свое подлинное значение: continuelle (постоянная); indi означало сначала indiens (индейцы), потом indigenes (туземцы) и, наконец, было правильно понято как слово indigence (лишения). Только обрывок слова abor ввел в заблуждение проницательного географа. Паганель упорно видел в нем корень глагола aborder (причаливать), между тем как это было частью французского названия того острова Марии-Терезии, где нашли приют потерпевшие крушение на «Британии»: остров Табор. Правда, этой ошибки трудно было избежать, раз на корабельных картах, имевшихся на «Дункане», этот островок значился под названием «Мария-Терезия».

— Но все равно! — воскликнул Паганель; он рвал на себе волосы в отчаянии. — Я не должен был забывать об этом двойном названии! Это непростительная ошибка, заблуждение, недостойное секретаря Географического общества! Я опозорен!

— Господин Паганель, успокойтесь! — утешала географа Элен.

— Нет, нет! Я настоящий осел!

— И даже необученный, — отозвался в виде утешения ему майор.

Когда обед был окончен, Гарри Грант позаботился о приведении в порядок всего своего домашнего хозяйства. Он ничего не брал с собой, желая, чтобы преступник унаследовал имущество честного человека.

Все вернулись на борт «Дункана». Гленарван хоте отплыть в этот же день и потому дал приказ высадит боцмана на остров. Айртон был приведен на ют, где находился и Гарри Грант.

— Это я, Айртон, — промолвил Грант.

— Вижу, капитан, — отозвался боцман без малейшего признака удивления. — Ну что же, рад вас видеть в добром здоровье.

— По-видимому, Айртон, я сделал ошибку, высадив вас в обитаемых местах.

— По-видимому, капитан.