Василий Песков - Сорок дней в Африке

На месте гибели самолета эксперты сделали заключение: в крыло машины ударился летевший навстречу гриф, образовалась большая вмятина, заклинило управление, самолет накренился и врезался в землю.

Михаэля схоронили на краю кратера Нгоронгоро, в таком месте, откуда видно равнину со стадами вольных животных. На пирамиде из серых камней укрепили литую доску:

Михаэль Гржимек 12.4.1934 — 10.1.1959

Этими же словами отец кончает книгу о Серенгети. А начинается книга так:

«Могу пожелать всем отцам иметь такого сына, каким был мой, — верного помощника и друга, который все понимает с полуслова. Я бесконечно благодарен судьбе даже за те недолгие годы, которые прожил рядом с ним».

Это только одна страница, правда, самая яркая и драматичная из большой человеческой жизни.

Мы сидим с профессором на лужайке у края обрыва, под которым сверкает озеро и синеет тропический лес. На открытой поляне, как раз под нами, лениво ходят слоны. Это, наверное, стадо, которое мы снимали…

За три часа о многом поговорили, чуть-чуть коснулись и памяти Михаэля, но я почувствовал, как до сих пор отцу тяжело. Памятник сыну стоит у дороги, соединяющей заповедники, и Гржимек, часто бывая в Африке, не может ее миновать. Я представляю, как он глушит мотор, выходит из машины и обнажает седую голову.

Он работает столько, как будто их, Гржимеков, по-прежнему двое. В Африке он бывает несколько раз в году. Тут у него множество дел. Даже просто их перечислить довольно сложно. Опыты над животными в заповедниках, визиты в научные центры (в Серенгети созданы институт и лаборатория имени Михаэля Гржимека для изучения дикой природы; Бернгард Гржимек является их куратором). Он занят съемками нового фильма, работает над статьями и книгами. Но едва ли не главной частью всех его больших, и малых забот надо считать работу, которую у нас называют общественной. Гржимек встречается и постоянно ведет переписку с государственными деятелями молодой Африки. В конечном счете, от их доброй воли и мудрости зависит судьба африканской природы. Авторитет Гржимека тут огромен. Иногда его специально приглашают для консультации или просят у него помощи. Гржимек убедил африканцев, что их природа может стать источником, питающим национальную экономику, — «слонов и жирафов будут ездить смотреть с таким же интересом и радостью, с каким ездят смотреть Колизей и Кёльнский собор». Туристов в Европе он убедил, как важно поддержать средствами дело охраны природы. Люди не только стремятся теперь побывать в Африке, но и жертвуют на охрану животных, как жертвовали когда-то на строительство храмов.

Одна из главных работ Гржимека в последние годы — многотомное издание о животном мире Земли, выходящее под его именем. Очередной том только что вышел. Гржимек захватил его показать друзьям в Африке. Мы вместе листаем прекрасную книгу о птицах. Со времен Брема это первая попытка так же полно, но на нынешнем уровне знаний, рассказать о животных. И попытка удачная! За Гржимеком укрепляется слава современного Брема.

Профессор много ездит по свету, три раза был в Советском Союзе и много доброго рассказал о наших людях, о нашей природе. В заповедниках Африки нас принимали по-дружески. Многие разговоры начинались словами: «Да, да, нам профессор рассказывал…» Таков он — немец со славянской фамилией Гржимек.

Серенгети — это заповедник, или, как принято в Африке называть, национальный парк (заповедник, открытый для посетителей).

Это один из знаменитых заповедников и единственное на Земле место, где еще можно увидеть многотысячные, уходящие за горизонт стада диких животных. Совсем недавно такие стада бизонов обитали в американских степях, а когда-то вся Земля обилием жизни была похожа на Серенгети. Как седые камни построек дошли к нам крупицами древних цивилизаций, так Африка хранит лоскуток исчезнувшей дикой природы. «Увидеть Серенгети… Неужели это не сон?» Так я записал в дневнике, готовясь к поездке в Африку. И вот через десять минут наша машина начнет спускаться в долину…

Дорога, петляя, повела вниз по склону. За полчаса прохладная высота гор сменилась зноем. Высокие травы исчезли. Тропический лес, влажный и сумрачный, редел, редел и превратился наконец в одинокие деревца с плоскими кронами. Деревья похожи на зонтики, под которыми степь пытается схорониться от нестерпимого, висящего прямо над головой солнца. Последние деревца. Последний жираф, притаившись в тени, провожает взглядом автомобиль. Непривычное для Африки открытое пространство. Черной точкой парит над степью орел. У нас на глазах птица падает до земли почти у дороги. Сами того не желая, лишаем орла добычи. Бурая птица взлетает, а в траве остается лежать окровавленный заяц. Теплое хрупкое тело еще подрагивает у меня на руке, а орел уже снова кружит над степью. Добычу сверху увидеть — простое дело. А спрятаться жертве некуда. Вся надежда в этом краю на быстрые ноги, и все, кто степь населяют, хорошие бегуны.

Сотни глаз провожают автомобиль. Коричнево-белые с черной полосой на боку антилопы Томсона побежать готовы в любую минуту, но любопытство их держит на месте. Их много. Кажется, степь побрызгал кто-то нежно-коричневой краской. Страусы более осторожны, но тоже не прочь поглазеть на машину, особенно если она едет не прямо на них, а приближается объездом. Хорошо видны красноватые голенастые ноги, запыленные перья и точки озабоченных глаз. Головка на длинной змеиной шее вертится, решает мучительную задачу: бежать или рано? И видишь, наконец, для чего созданы ноги у этой не летающей птицы.

Но даже те, кто летают, тут, в степи, предпочитают ходить и бегать. Почти вплотную можно подъехать к похожим на маленьких страусов дрофам. Они сначала лениво идут, потом бегут и только в самый последний момент поднимаются, как большие, тяжелые самолеты. Ногами меряют степь птицы-секретари. И даже стервятники, делившие возле дороги труп антилопы, не улетают под прицелом фотографа, а разбегаются, смешно прыгают с оглядкой на место пиршества…

Степь то курится пылью, то сверкает шелковистыми переливами трав. В одном месте мы садимся перекусить и, повалившись в траву, глядим на плывущие облака. Земля теплая. Над горизонтом травы размыты струйками марева. Жужжат пчелы, и пахнет сухими цветами.

— Миша, ты лежал когда-нибудь вот так в степи на Дону?

— Да, я только хотел сказать, очень похоже… Но если исключить из пейзажа этого льва! — вдруг добавляет Миша совсем другим голосом.