Эльза Триоле - На Таити

В городе же улиц много. Есть также и площадь, а кругом нее несколько казенных каменных зданий, деревянный дом семьи Помарэ, полиция, милиция и институт для благородных девиц. Здесь же происходят народные гулянья и патриотические торжества.

В одной части города живут и торгуют китайцы.

Дома в городе деревянные, как наши дачи, но стоят почти все на невысоких сваях. Дома получше расположены на берегу. В глубине города — душно и пахуче, дома, окруженные садиками, стоят тесно. Сады — густая чаща из причудливой, узорной зелени и ярких, мясистых цветов. Думаешь издали — пожар, а это дерево цветет. Цветы почти все без запаха, но взглянешь на них и душа пляшет.

По городу катятся, подскакивая, легонькие Форды, бегут, запряженные в двуколки, маленькие лошадки, быстро, и как будто на месте, перебирая ногами. Проходят темнокожие женщины в белых платьях ампир, подбирая шлейф рукой, темнокожие мужчины в тонкоплетеных местных канотье. Спины их удивительно прямы, голова не подается вперед, плечи развернуты. Проходят бледные, нездорового цвета, белые, в тропических касках, худые деловитые китайцы. Полуголые ребятишки путаются под ногами и насвистывают вальс Миссури, от которого мы бежали в эту дальнюю сторону.

Городок кончается, где начинаются горы. Горы высокие и зеленые.

Если же выехать из этой столицы многих архипелагов, направо в сторону летней резиденции королевы Помарэ, или налево в сторону лепрозория, то по дороге будут встречаться: скалы, кокосовые деревья без конца, зеленые газоны и зеленая чаща, яркие кусты цветов, нежные легкие и светлые рисовые поля на тонкой земле, жесткий темный сахарный тростник и изредка местами группы домов с прислонившейся к ним китайской лавчонкой.

Дорогу бесчисленное множество раз пересекают речки, поспешно или медленно текущие к морю из никому неведомой глубины острова. То они каменисты, то дно их песчанно; они прячутся в зеленой заросли или открыто блестят на солнце, и разнообразие их бесконечно. Большею частью узкие и мелкие, их легко перейти вброд, но встречаются и широкие и глубокие, так что можно въехать в них с моря на пироге. Правда, только у самого устья они начинают походить на настоящие реки и через них перекинуты мостики и даже мосты. Андрей, сделавший экскурсию вглубь острова, в три дня перешел вброд 93 реки — туда и 93 обратно. Вода доходила то до щиколотки, то до колен, то по пояс.

Туземцы народ очень чистоплотный, любят возиться и плескаться в этих речках. В море они купаются редко.

Весь остров разделен на «дистрикты». Про туземца говорят: он из такого-то дистрикта. В дистриктах домики туземцев чисты и пусты. Шкапы и кровати встречаются редко. Сидя на корточках на земле, туземцы едят, плетут шляпы, гладят свои белые платья ампир, чисто выстиранные в холодной воде. Плетение шляп носит почти характер производства.

Народ красивый, ласковый, улыбающийся и гостеприимный. Цвет кожи не очень темный, цвета некрепкого кофе с молоком. Поверхность тела скорей напоминает дерево, чем бронзу. Мужчины и женщины очень схожи между собой, на обезьян же непохожи нисколько: большого роста, широкоплечие, прямоногие. Волосы женщин черны, гладки, пропитаны кокосовым маслом и часто очень длинные, до самых колен, тяжелые, красивые ноги, заканчиваются маленькой ступней, а удивительные пальцы рук — длинными, как будто холеными ногтями. Руки изнутри и снаружи одинакового цвета, не как у негров, у которых ладонь почти белая.

Лица у мужчин и у женщин по большей части плоские, рты большие, расхлябанные, носы приплюснутые, брови негустые, не очень черные, широкие, подвижные — вверх и вниз.

Первое время это кажется уродливым, особенно у женщин, но к их внешности привыкаешь, как ко вкусу их фруктов: сначала непонятно, так как непохоже ни на яблоки, ни на персики, ни на сливы, потом так противно, что выплевываешь, а потом — просишь еще.

Еще не так давно туземцы заворачивались в прямую, широкую тряпку, красную, с большим белым узором или синюю — с оранжевым. Тряпка эта называется «парео». Женщины тесно оборачивают ее раза два вокруг себя, начинается она над грудью и доходит до колен. Мужчины искусно сворачивают на себе что-то вроде трусиков. Но сейчас это уже увидеть трудно, «Наша», говорят они, — «стыдно». Живут туземцы на равном с белыми положении, подают при встрече руку, даже если служат в прислугах, говорят всем без различия «ты». Осанка у них горделивая, держат они себя просто и с достоинством.

Работать они не любят. Ловят рыбу, изредка ходят на охоту за одичавшими свиньями, единственной дичью острова, и взбираются под небеса за кокосовыми орехами. Теперь они также пьют ром и за это иногда работают в городе.

Те, которые хотят увидеть этот народ, хотя бы еще в таком его виде, должны торопливо плыть через океаны.

Мы продолжаем жить в гостинице Джонни Гудин и дружим с ним.

Комнаты в гостинице Джонни Гудин, этого неизвестного пола существа, не приспособлены для долговременного житья в них: кровать, умывальник, один стул, для платьев несколько крючков за занавеской — вот и вся обстановка. Терраса же — место проходное, да кроме того, на ней тоже негде сесть, прислониться. Вещи наши вот уже целый месяц лежат в чемоданах нераспакованные, а в них тараканы, которые завелись на следующий же день после приезда.

За поиски дома мы взялись рьяно, но дело оказалось трудным. Пустующих домов было мало, и кроме того, в то время все расстояния мне казались такими бесконечно длинными, что поиски для меня были истинным мучением. Это было как раз во время сезона дождей. Когда на короткое время переставал идти дождь, воздух оставался мокрым от испарений. Влажная, мокрая жара не спадала ни днем, ни ночью. Мне казалось, что тело мое разбухло, и для того, чтобы только через улицу перейти, я затрачивала всю мою энергию.

Джонни два раза был в Америке, разговаривал о чем угодно и выражался изысканно. Он всегда бывал весел и никогда не работал. С семи часов утра бренчал на гитаре и почти неумолчно весь день раздавались в доме все те же две песни. Когда приходил пароход, то на два дня его стоянки Джонни надевал башмаки и шляпу и превращался в истого джентльмена.

На кухне, которая находилась в саду и куда я приходила к нему посидеть, он угощал меня апельсинной настойкой, а потом, у меня в комнате с интересом рассматривал мои шляпы и платья. — Это прелестно, — говорил он тонким, певучим голосом, поводя круглым плечом, — прелестно — и передвигался походкой манекенш в салонах больших портних.

Как-то Джонни устроил для нас обед из туземных блюд. С утра в доме волнение было невероятное. Готовил сам Джонни с помощью двух туземок. Комната наша стояла неубранная целый день.