Жюль Верн - Южная звезда

— Говорил… о чем?! С кем?!

— О том, о чем вы со мной говорили!.. С моей дочерью…

— За кого вы меня принимаете, мистер Уоткинс?! — воскликнул молодой инженер с горячностью, не оставлявшей сомнения в искренности его слов. — Я — француз, сэр!.. Не забывайте этого!.. Это значит, что я никогда бы не позволил себе просить руки вашей дочери, не заручившись предварительно вашим согласием на этот брак.

Взгляд мистера Уоткинса смягчился, и язык его, по-видимому, развязался:

— Тем лучше… Вы хороший человек!.. Я и не сомневался в вашей сдержанности относительно Алисы! — сказал он почти дружески. — А теперь, так как я вижу, что к вам можно питать доверие, вы мне должны дать слово и в будущем никогда не говорить об этом с моей дочерью.

— Почему же?

— Потому что брак этот невозможен, и всего лучше будет покончить с этим вопросом сейчас же, — сказал мистер Уоткинс. — Мистер Мере, вы честный молодой человек, настоящий джентльмен, превосходный химик, вы выдающийся профессор, и перед вами блестящее будущее, в чем я не сомневаюсь, но вы не получите руки моей дочери, потому что я имею уже совершенно иные намерения относительно нее.

— Но, мистер Уоткинс!..

— Не настаивайте… Это бесполезно… — перебил Сиприена фермер. — Если бы вы даже были пэром Англии, то и тогда я не согласился бы назвать вас моим зятем! Но вы даже не английский подданный; вы только что с большой искренностью объявили мне, что у вас нет никакого состояния. Послушайте: подумайте серьезно, неужели я для того вырастил Алису и дал ей лучших учителей Виктории и Блумфонтейна, чтобы двадцати лет отправить ее в Париж, на Университетскую улицу, чтобы ей там жить на третьем этаже с человеком, языка которого я даже не понимаю!.. Подумайте, сударь, и поставьте себя на мое место!.. Предположите, что вы фермер Джон Уоткинс, владелец копей Вандергарта, а я господин Сиприен Мере, молодой ученый-француз, посланный в Кейптаун… Вообразите себе, что вы сидите здесь в комнате, на этом кресле, курите трубку и попиваете джин. Допустите ли вы хотя бы на минуту… только одну минуту мысль отдать вашу дочь за меня замуж?!

— Непременно, мистер Уоткинс, — ответил Сиприен без колебания, — если б я нашел в вас то, что обеспечило бы ее счастье!

— В таком случае вы были бы не правы, сударь, совершенно не правы! — сказал мистер Уоткинс. — Вы поступили бы как человек недостойный быть обладателем копей Вандергарта или, вернее, вы никогда бы не сделались владельцем этих копей! Не воображаете ли вы в самом деле, что россыпи эти свалились мне с неба?! Или вы полагаете, что для того, чтобы разрабатывать эти копи, а главное, упрочить их за собой, мне не надо было ни сообразительности, ни способности, ни энергии? В таком случае, сударь, я должен сказать вам, что здравый смысл, которым я обладал и обладаю в достаточной мере, заставляет меня повторить вам: Алиса вашей женой не будет!

И сказав это, мистер Уоткинс осушил свой стакан одним глотком до дна.

Молодой инженер был так уничтожен этим заключением, что не знал, что и возразить. Увидев это, его собеседник продолжил:

— Вы, французы, удивительный народ! Вы никогда ни в чем не сомневаетесь. Например, в один прекрасный день вы являетесь, точно свалившись с Луны, в Грикаланд, к уважаемому человеку, который решительно ничего о вас не слышал три месяца перед тем и который видел вас не более десяти раз в течение этих девяноста дней, — вы являетесь к нему и говорите: Джон Стэплтон Уоткинс, у вас прелестная, прекрасно воспитанная дочь, которую все называют перлом этого края и которая, что нисколько не портит дела, будет вашей наследницей, — наследницей самого богатого из здешних владельцев алмазных россыпей; а я, Сиприен Мере из Парижа, инженер, я получаю четыре тысячи восемьсот франков жалованья, а потому покорнейше прошу вас отдать за меня замуж вашу дочь, я ее увезу с собой в свое отечество, и вы о ней решительно ничего не будете знать, кроме тех случаев, когда вы время от времени будете обмениваться с ней письмами и телеграммами!» И вы находите все это совершенно естественным?! Я же нахожу это неслыханным!..

Сиприен поднялся со стула совершенно бледный и взялся за шляпу с намерением уйти.

— Да, неслыханным! — повторил фермер. — Я не умею подслащивать пилюль, сударь… Я англичанин старого закала!.. Я много видел на своем веку. Я был еще беднее вас; я испробовал все ремесла; я был юнгой на купеческом корабле, охотником на буйволов в Дакоте, рудокопом в Аризоне, пастухом в Трансваале. Я испытал жар, холод, голод, усталость. Я в поте лица зарабатывал свой хлеб в течение двадцати лет! Когда я женился на покойной уже миссис Уоткинс — матери Алисы, дочери бура, так же, как и вы, французского происхождения, — у нас обоих не было средств даже настолько, чтобы прокормить козу! Но я работал!.. Я не потерял энергии! Теперь я богат и намереваюсь воспользоваться плодами своих трудов! Я хочу оставить при себе мою дочь, хотя бы для того, чтобы она ухаживала за мной во время моих приступов подагры и развлекала бы меня музыкой по вечерам, когда мне скучно. Если она даже выйдет замуж, то выйдет здесь, за жителя этого края и за такого же богатого, как она сама, за фермера или владельца копей, который не станет говорить мне о жизни впроголодь на третьем этаже, да еще в стране, в которой ноги моей никогда не будет, так как я этого не желаю. Она выйдет замуж за Джеймса Гильтона, например, или за человека вроде него. В женихах у нее недостатка не будет, уверяю вас!.. Одним словом, зятем моим будет человек, который не побоится выпить стакан джина и который со мной за компанию выкурит и трубочку!

Сиприен уже почти не слушал, он уже держался за ручку двери. Бедняга положительно задыхался в этой комнате.

— Не прогневайтесь! — воскликнул ему вслед мистер Уоткинс. — Я ничего не имею лично против вас и всегда буду рад видеть вас у себя как гостя и как друга!.. А сегодня, кстати, мы ждем кой-кого к обеду. Если вы желаете быть в числе наших гостей…

— Нет, благодарю вас, сэр, — ответил Сиприен холодно. — Мне нужно приготовить несколько писем к отходу почты.

И он ушел.

«Ох уж эти французы!» — пробормотал про себя мистер Уоткинс, снова закуривая трубку и наливая в стакан джину.

«Нет, надо отсюда уезжать, — сказал себе Сиприен Мере на следующий день утром, в то время как он занимался своим туалетом, — надо покинуть Грикаланд. После всего выслушанного мною от этого торгаша оставаться здесь было бы слабостью с моей стороны. Он не хочет отдать за меня свою дочь? Может быть, он и прав! Я должен с твердостью вынести это решение, как мне это ни трудно, и возложить все свои надежды на будущее».