Джон Паттерсон - Людоеды из Цаво

Килиндини, как я уже сказал, находится на противоположной стороне острова. Его название означает «место глубокой воды», и здесь действительно гавань лучше, чем в Момбасе. Пролив между островом и материком даёт возможность устроить более просторную и безопасную якорную стоянку для самых больших судов. А так как пристань прямо связана с Угандийской железной дорогой, Килиндини стала основным портом для пароходов и более крупных судов.

Килиндини

Я провёл в Момбасе около недели и уже начал беспокоиться, дадут ли мне предписание. Однажды утром я, к своему восторгу, получил официальное письмо, в котором мне приказали отправляться в Цаво, что в ста тридцати двух милях от побережья, и принять на себя строительство участка железной дороги. Тогда в этом месте была конечная железнодорожная станция. Я выехал на рассвете следующего дня на специальном поезде вместе с руководителем работ мистером Андерсоном и главным санитарным врачом доктором Маккаллохом. Поскольку страна была совсем незнакомой, поездка показалась мне очень интересной.

Остров отделён от материка проливом Макупа. Через него перекинут железнодорожный мост три четверти мили длиной, названный Мостом Солсбери в честь великого министра иностранных дел[6], при котором был принят план строительства Угандийской железной дороги. Примерно через двадцать миль поезд попал в прекрасную лесную местность, напоминавшую парк. Поезд ехал в гору, и когда мы глядели из окон вагона, мы могли любоваться очаровательными видами Момбасы и Килиндини, позади которых на солнце, сколько мог охватить взгляд, искрился Индийский океан. Перебравшись через холмы Рабаи, мы оказались в обширной пустыне Тару, в которой росли только редкие кустики и чахлые деревца. В сухой сезон пустыня покрыта слоем мелкого красного песка. Этот песок, обладающий всепроникающими свойствами, забил всё в вагоне, пока поезд ехал по пустыне. Дальше начинается хорошая охота, но животных трудно увидеть потому, что они прячутся в густом подлеске. Мы, тем не менее, сумели разглядеть нескольких из окон вагона. Мы заметили также и нескольких туземцев ньика – «детей пустыни».

В Маунгу, в восьмидесяти милях от побережья, пустыня кончилась, но единственное отличие в характере местности, которое мы заметили, это то, что изменился цвет песка. Когда наш поезд мчался по нагорью, мы увидели великолепного страуса, который бежал параллельно рельсам, как будто пытался обогнать нас. Доктор Маккаллох тут же схватил винтовку и одним удачным выстрелом свалил большую птицу. Однако овладеть этой добычей оказалось сложным делом. Какое-то время машинист не замечал наших сигналов и криков, но, наконец, мы сумели привлечь его внимание, и поезд попятился к тому месту, где упал страус. Это был исключительный экземпляр, и нам пришлось напрячь все силы, чтобы затащить его в поезд.

Скоро мы достигли города Вой, что в ста милях от побережья. Поскольку это была самая важная станция на линии, мы сделали короткую остановку, чтобы проинспектировать кое-какие продолжавшиеся строительные работы. Возобновив нашу поездку, мы скоро обнаружили, что в характере ландшафта произошли приятные изменения. От места под названием Ндии железная дорога проходила по прекрасному лесу, который выглядел ещё более привлекательно после мертвенного однообразия пустыни, которую мы только что пересекли. На юге мы видели горы Ндии – место обитания племени таита, а справа суровое нагорье Ндунгу, которое тянется на десятки километров к западу. Здесь наша поездка замедлилась, поскольку мы часто останавливались, чтобы инспектировать ведущиеся работы. В конце концов, в наступающих сумерках мы прибыли в Цаво. Той ночью я спал в маленькой пальмовой хижине, которая была построена каким-то моим предшественником и, к счастью, не была занята в то время. Она почти развалилась, у неё не было даже двери, и, лёжа на своей узкой походной кровати, я мог видеть звёзды, мерцающие через дыры в крыше. Тогда я не имел представления о том, какие приключения ждут меня. А если бы я знал, что в это самое время поблизости бродят два диких зверя, ищущие, кого бы сожрать, я вряд ли спал бы так мирно в своём покосившемся жилище.

На следующее утро я встал рано, желая познакомиться с новой обстановкой. Когда я вышел из палатки, то первое, что увидел, непроницаемые заросли. Забравшись на вершину холма, я обнаружил, что вся территория, насколько хватало взгляда, покрыта низкими, чахлыми деревьями, густым подлеском и колючим кустарником «подожди минутку». Единственным очищенным местом, казалось, была просека, прорубленная для железной дороги. Эти вездесущие ньика – белёсые, чахлые безлиственные деревья, сожжённые солнцем – представляли жуткое зрелище. Кое-где из зарослей торчали края тёмно-красных, похожих на волдыри, скал, которые своей суровостью делали этот пейзаж ещё более тоскливым. На северо-востоке тянулась сплошная линия нагорья Ндунгу, а на юге я едва мог различить заснеженную вершину Килиманджаро. Только река, по названию которой была названа вся местность, примиряла меня с окружающим. Это был быстро текущий поток, вода в нём была холодная и никогда не останавливалась. Последняя черта характерна для всех рек в этой части Восточной Африки. Череда высоких зелёных деревьев вдоль берегов приятно контрастировала с общим однообразием ландшафта.

Ньика

Получив приблизительное представление об окружающей обстановке, я вернулся в хижину и занялся серьёзными приготовлениями для жизни в этом захолустье. Мои бои[7] уже распаковали припасы и установили палатку на поляне возле хижины недалеко от главного лагеря рабочих. В то время конечная станция находилась на западной стороне реки, и там расположились лагерем несколько тысяч индийских кули и других рабочих. Поскольку линию нужно было запускать как можно быстрее, через реку Цаво был перекинут временный мост. Моя основная задача заключалась в том, чтобы выпрямить постоянную постройку и завершить все работы на расстоянии тридцати миль с той и с другой стороны реки. Поэтому я произвёл топографическую съёмку и отправил запрос на инструменты и материалы в главную контору в Килиндини. Через некоторое время меня снабдили рабочими, и на всю округу эхом раздавались удары молотков и кувалд, звуки сверления и грохот взрывов.

Временный мост через Цаво

К сожалению, такое счастливое состояние дел продолжалось недолго, и скоро наша работа прервалась самым грубым и пугающим образом. На сцене появились два очень прожорливых, ненасытных льва-людоеда. Больше девяти месяцев с перерывами они вели войну против железной дороги и всех людей в окрестностях Цаво, кто был с ней связан. Эта война достигла апогея в декабре 1898 года, когда львы установили настоящее царство террора, что привело к полной остановке работ примерно на три недели. Сначала у них не всегда получалось поймать жертву, но со временем они осмелели и не останавливались ни перед чем, чтобы добыть полюбившуюся еду. Они были так хитры, они выслеживали людей так хорошо и с таким успехом, что рабочие твёрдо уверовали в то, что это были вовсе не животные, а дьяволы в облике львов. Много раз кули с торжественностью убеждали меня в том, что любая попытка убить львов абсолютна бесполезна. Они были уверены, что злые духи двух покойных туземных вождей приняли эту форму, чтобы помешать строительству на их земле железной дороги и чтобы отомстить за нанесённое им оскорбление.