Дмитрий Якушкин - Парижские истории

Почти обязательно есть книги. Не то чтобы старинные, а типично французские — в мягких бледно-желтых переплетах, поставленные в достаточно простые, без стекол книжные шкафы.

Много подушек и много цветов — и живых, и высушенных.

Особая жизнь разворачивается на кухнях, которые даже в самых шикарных квартирах выглядят по-рабочему непритязательно. То же самое можно сказать и о ванных, где облупившаяся штукатурка не редкость, и сохранились газовые колонки, и где замечаешь обилие флаконов и склянок, и нет ни следа магазинного лоска. Над унитазом вешают старую театральную афишу, и по ней ты изучаешь, кто и в каком году был занят в знаменитом или не очень спектакле.

Из всего этого вывод такой: в парижской квартире ощутимо уважение к пространству, стремление к прямым формам, к приглушенным цветам, к простоте линий и борьбе с излишествами. Если и уцелело золото в интерьере, то оно будет обязательно блеклым, никто его надраивать не собирается. Иначе не принято. В общем, чаще всего парижская квартира — это соединение буржуазного, студенческого и богемного начала. Ни мода, ни время, ни политика пока не в силах размыть этот стандарт.

Из всех эмоционально заряженных точек в Париже я бы выбрал пересечение бульвара Сен-Жермен и рю дю Бак. Отсюда же берет начало бульвар Распай. Удивительно, как расположенные даже на близком расстоянии отрезки одной и той же улицы могут не совпадать по настроению. Если стоять лицом к реке, то левая часть Сен-Жермена, которая ведет к зданию Национальной ассамблеи, безусловно, тоже симпатична, но из-за министерских зданий и присутственных мест официальна, несколько суховата и, как правило, безлюдна, независимо от дня недели и времени суток. Там расположена одна из самых спокойных в городе станций метро — «Сольферино». Она оживляется, когда из вагонов поезда высыпают туристы, спешащие встать в хвост очереди в музей Орсе.

Борис Виан, объясняя разницу между атмосферой 6-го округа в целом и его прославленного анклава Сен-Жермен-де-Пре, пишет, что она совсем незначительна, но именно неуловимость и делает их разными. (Все подробности квартала Виан описал в своем «Учебнике по Сен-Жермен-де-Пре».) Метров через двести после пересечения с рю дю Бак бульвар Сен-Жермен совершает нерезкий поворот, так что его более оживленное продолжение, которое тянется к церкви Сен-Жермен-де-Пре, к Одеону и далее к Сен-Мишелю, с выбранного мной перекрестка не просматривается. Не знаю, может быть, из-за больших деревьев так привлекательно это место?

Всегда удивляешься, что листва появляется в Париже уже в марте. Ветки платанов смыкаются над проезжей частью такой пышной кроной, что весной и летом фасады домов почти полностью скрыты от глаз; осенью к асфальту прилипают скользкие листья, но и непродолжительной парижской зимой тоже неплохо. Сен-Жермен на этом участке спокойный, несуетливый, и тротуары пошире, и магазинов не так много, а в тех, что есть, почему-то не видно покупателей. В сотне метров от нас — рю Сен-Пьер, некогда центр мира парижских издательств — до того момента, когда некоторые из них стали переезжать в кварталы подешевле. Сотни раз проходил по Сен-Жермену в этом месте. Иду ли в кино, или в ресторан «Флор» на встречу, или до Бюси на рынок — выбираю этот путь, хотя расстояние можно было бы сократить, пройдя по маленьким боковым улицам.

Если перечислять все связанное с этим перекрестком и прилегающими к нему улочками, с районом вокруг рю де Гренель, то обнаружишь, что почти вся жизнь в Париже протекала именно здесь. Впечатления тридцатилетней давности смешиваются с тем, что было двадцать, затем десять лет назад, есть и совсем недавние.

На углу Сен-Жермена и дю Бак работало кафе «Эскориал», где я обедал на первые парижские суточные. Теперь здесь продают вызывающе холодную современную мебель, представленную, в частности, прозрачными стульями. Освоение метро начиналось тоже в этом месте — со станции «Рю дю Бак» 12-й линии. Я еще застал то время, когда билеты были желтого цвета, а вагоны разделялись на первый и второй классы — милый кивок в сторону Европы, какой мы ее представляем себе до Второй мировой войны, но очевидный анахронизм в часы пик в наши дни. Даже еще осталось смутное опасение наткнуться на контролера, если нечаянно перепутаешь вагоны.

У входа в метро до сих пор стоит все тот же киоск с прессой (разве что газетный павильон стал постильнее и побогаче, Париж вообще бережет свои киоски и устраивает торжества по случаю юбилеев их появления), в котором я, оглушенный непривычным изобилием, покупал сразу несколько газет. Печатное слово обладало большой силой, каждое издание имело свое лицо и почти партийную позицию, а газетный язык с непривычки удивлял множеством незнакомых реалий. Нынешние газеты слабее прежних — от них уже не ждешь открытий; обязательных для чтения изданий нет, ориентируешься на анонсы и тематические приложения, но воспроизвести жест из собственного прошлого — подойти к киоску, выбрать что-нибудь, чтобы прочесть в метро, — почему бы и нет?

Или вот за углом автошкола, где я брал уроки вождения — не для того, чтобы научиться водить с нуля, а чтобы приспособиться к специфическим условиям Парижа. Ожидал, что самым трудным будет вписаться в автомобильный круговорот на площади Этуаль и затем перестроиться в потоке, никого не задев, особенно когда на авеню, выходящих к площади, включали мигающий желтый. Оказалось, что от езды вокруг арки можно получать удовольствие. Освоив машину, приезжал на бульвар Распай на бензоколонку «Шелл» — одну из немногих работавших круглосуточно в самом центре.

Шел в гости — покупал цветы рядом со стоянкой такси в одном из первых магазинов открывшейся новой сети «Имя розы». Напротив такси и цветов — хоть и пятизвездочная, но затерявшаяся в тени крупных гостиниц правого берега «Пон Руаяль» — «литературный» отель, известный благодаря своей близости к издательскому кварталу и, в частности, к штаб-квартире «Галлимар», где для развлечения литераторов руководство поставило столы для игры в пинг-понг. «Пон Руаяль» с совсем неписательскими ценами за номера тем не менее поддерживает имидж квартала: в гостиничных коридорах, как в московском Доме литераторов, висят черно-белые фотографии классиков, и, выйдя из лифта, можно отгадывать, кто есть кто. Вот и Эренбург предпочитал останавливаться здесь — о его парижских привычках рассказывали мне люди, общавшиеся с ним лично.

Сейчас на первом этаже отеля расположен ресторан Жоэля Робюшона, где заказ столика принимают лишь в определенные часы, а в остальное время все посетители ждут в общей очереди; попадая, сидят на высоких стульях, словно за барной стойкой. И я тоже пробовал и запомнил там авторское блюдо — картофельное пюре Робюшона; оно определенно вкусное, хотя кто-то заметит, что секрет его в том, чтобы не жалеть сливок и масла.