Владимир Динец - Зима на разломе

— Ля шукран, хабиби! Мани!

Пришлось дать ему сторублевку. Он подозрительно посмотрел на нее и хотел что-то сказать, но я уже вышел и помахал ему рукой.

Петра действительно стоила затраченного времени. Несколько часов в полном восторге бродил я по городу среди веселых туристов и ларьков с пепси-колой, на которую у меня не было денег. Фонтанчика с водой нигде не оказалось. Потом потихоньку забрел в вади, поспал немного и, как только спала жара, двинулся на запад.

На закате я оказался на ровном лавовом плато, словно плащ, накрывавшем участок хребта между двумя вулканами. Оно плавно спускалось к западу, поэтому идти по нему можно было очень быстро. Часов в пять утра я вдруг оказался над высоким обрывом. Было видно, как, светя фарами, идут внизу машины по двум шоссе — иорданскому и израильскому.

Найдя подходящее вади, я начал спускаться в Араву. Вдруг я почувствовал запах лошадей, а чуть позже — дыма. Осторожно выглянув из-за поворота, я увидел впереди трех оседланных коней, а чуть дальше — лежащих у костра бедуинов. Огонь давно погас, и казалось, что они спят, но вдруг один из них проснулся, достал из кармана рацию и что-то сказал в нее. Видимо, они исполняли здесь обязанности пограничников.

По идее, я должен был спрятаться в какую-нибудь щель, дождаться следующей ночи, подняться обратно на лавовое поле и поискать другой каньон. Но уж больно не хотелось торчать здесь лишний день. Пройти мимо костра я не мог — достаточно было одному из арабов случайно открыть глаза, и меня бы тут же пристрелили.

Я подполз к лошадям, выбрал самого лучшего коня (к сожалению, он оказался белым), отвязал, вскочил в седло, сказал ему «ялла, хабиби!» и попытался галопом проскакать мимо костра. Но по песчаному дну каньона поднять коня в карьер не удалось, и мы неуклюжим кентером миновали лагерь. Я еще не успел скрыться за поворотом, а бедуины уже с воплями вскочили на ноги и защелкали затворами.

Следовало бы мне сообразить, что это все-таки арабский конь, а не ахалтекинец, к которым я привык в Туркмении, и так быстро разогнать его по песку мне не удастся.

Нахлестывая коня и матерясь на всех известных мне языках, я промчался по каньону, пересек шоссе и поскакал вдоль колючей проволоки в поисках подходящего места для перехода. Позади послышались выстрелы, но я слышал, что стреляют в воздух, хотя белого коня им наверняка было видно — скорее всего, боялись попасть в него. Вдруг прямо передо мной оказался глубокий овраг — едва успел затормозить. Соскакивая с коня, я заметил болтающуюся на месте седельной сумки гранату Ф-1 отечественного производства и прихватил ее с собой, когда прыгнул вниз.

Овраг был перегорожен проволокой, но я пару раз ударил ножиком по склону, он осыпался, и образовалась щель, по которой я, скинув футболку, протиснулся на ту сторону. Правда, колючки здорово располосовали мне грудь и живот, но деваться было некуда. Сверху послышался стук копыт. Я встал за выступ склона и задумался.

Сейчас они оставят наверху лошадей и спустятся. Кинуть мне лимонку им под ноги или не стоит?

Руки, конечно, чесались. Я был уверен, что мои преследователи готовы отдать все на свете за сладостную возможность поджарить меня на медленном огне или содрать кожу. Но могу ли я судить их за это? Если бы я родился в бедуинской семье, наверное, тоже слушал бы пропаганду и с азартом охотился за нарушителями границы. А может быть, и нет. В любом случае, взрыв гранаты может привлечь внимание израильских погранцов, если они еще не проснулись от стрельбы.

И я сделал то, за что меня осудили бы все мои друзья в Израиле, кроме, может быть, Бени. Я выкрутил у гранаты запал, бросил ее на песок и ушел на запад. До сих пор я никому про это не рассказывал, но надеюсь, что сейчас друзья простят меня — все-таки три года прошло.

Только выйдя на шоссе, я почувствовал, что совершенно «высох». Никогда еще проносящиеся мимо водители не вызывали у меня таких бурных чувств — я даже пожалел, что выбросил лимонку. Наконец уже засветло меня подобрал туристский автобус. Шофер многозначительно оглядел меня и поехал дальше, тихонько насвистывая «Красную скалу». Но я уже все равно был на той стадии, когда разговаривать не можешь.

Беня встретил меня на пороге с пятилитровой канистрой виноградного сока

— вот, что значит настоящий друг. Приняв душ, я повалился на койку и отключился часов на шесть. Вообще-то все мои приключения оказались довольно бессмысленными: всего через год иорданскую границу открыли, и теперь съездить в Петру может любой желающий. Но я все равно не жалею об этой маленькой разминке, доставившей мне столько удовольствия. Если вам лень ехать в Иорданию, можете увидеть Петру в фильме Спилберга «Индиана Джонс и последний крестовый поход»: эффектные финальные сцены сняты именно там.

Под вечер я проснулся, выпил стоявшую у изголовья коробку сока и подполз к зеркалу. На меня глядела совершенно черная бедуинская рожа в выгоревшей щетине.

Услышав жужжание бритвы, в комнату заглянул Беня.

— Живой, док? — спросил он.

— Паспорт прислали?

— Нет.

— Страусята вывелись? — уже несколько дней я ждал вылупления птенцов из первой в этом году кладки.

— Да, восемь.

— Пошли смотреть.

— Потом, сейчас гости приедут.

— Кто?

— Марина, твоя Оля с подружкой, Давид и из Тель-Авивского зоопарка ребята.

Я вздохнул, с ужасом поняв, что Олька проделает весь путь из Иерусалима, а я мало чем смогу ее порадовать.

— Пока поспи еще немного, — хихикал Беня, — сметанки поешь. Нет сметанки? Ну, йогурта.

Давид прибыл на новенькой белой «Ниве». С приобретением машины его социальный статус резко подскочил. Если раньше Тони Ринг делал ему выговор за каждый прогул, то теперь достаточно было сказать «в гараже был» или «искра ушла», и все с пониманием кивали: это святое. Плата за успешную абсорбцию была высока:

следующие полгода Давид не вылезал из-под машины, устраняя бесчисленные недоделки.

Бенины друзья из зоопарка привезли с собой маленького толстенького итальянца, очень интересовавшегося русским языком.

— Как по-русски лапша? — спросил он.

— Спагетти, — хором ответили мы.

— А хлеб?

— Пицца.

— А лук?

— Чипполино.

Мы бы и дальше морочили бедняге голову, но тут прибыли девушки. Олина подружка Зоя оказалась очень похожей на нее, только черненькой.

— Вот Володя, — вполголоса сказала Оля, — тот самый.

Зоя посмотрела на меня, как на гориллу в зоопарке. Я отвел Оленьку в сторону.

— Ты что ей про меня наговорила?

— Ну, как ты… сам знаешь, — она неожиданно покраснела. — Зойка так просила поделиться, что я просто не могла отказать. У нее уже три месяца никого не было.