Натали Гагарина - Брак по-арабски. Моя невероятная жизнь в Египте

– Какое хорошее? Мама! Он не звонит уже две недели! Это о чем-то говорит?!

– Говорит, – тяжело дышала мама. – Он занят, дочка. Очень занят.

– Так занят, что нет даже минуты отправить эсэмэску?

– Будь умней, Наташенька. Искусство быть мудрым состоит в умении знать, на что не следует обращать внимания.

– Ты считаешь, он изменяет мне, а я должна быть мудрой и не обращать на это внимания?

– Да что ж тебя так на этой измене-то заклинило? Наташа! Ты хоть представляешь, какую он должность занимает и какое место в обществе?! Ты-то сама ни дня не работала после института и понятия не имеешь о бизнесе.

– Да? А Карина?

– Да забудь ты про Карину. Прости ему эту мелочь.

– Что?! – задохнулась я.

– Да, мелочь. Главное, что вы любите друг друга. У вас – семья. Дети. Это хранить надо. А ты разрушаешь.

– Что же мне делать, мама? Сидеть и ждать, пока он позвонит?

– А ты разве не знаешь его номера?

– Что? Я? Это я должна звонить, что ли?

– Ах, боже ты мой, какая цаца! Да оставь ты это бабское жеманство! Человек начинает жить лишь тогда, когда ему удается победить самого себя.

– Мусик, если бы это говорил кто-то другой, я бы рассмеялась ему в лицо. Но ты... Ты действительно начала жить, лишь превзойдя себя. Я тебя уважаю бесконечно!

– Ну, вот. Уже теплее, – голос мамы поплыл. – У тебя тоже есть дочь, Наташенька. Какой она будет, зависит от тебя. Делай все так, как если бы ты сдавала экзамен своим детям. Рано или поздно, но они обязательно оценят твои поступки.

Кто знает, сколько ошибок я совершила бы, если не мама. Она уберегла меня. Она поддержала меня в самые тяжелые моменты. А для этого совсем не обязательно жить вместе в одном доме, в одном городе, в одной стране. Мы на разных континентах, но мы вместе. Мы чувствуем друг друга. Мы любим друг друга. И это связывает нас, как пуповина. Спасибо тебе, мама!

Через день после этого разговора среди ночи я внезапно проснулась от беспокойства. Будто невидимая рука сжимала мне сердце, выдавливая кровь.

Первым делом посмотрела на детей: мои куклы спокойно спали.

Набрала мамин номер в Буэнос-Айресе. У них там был день, и мама успокоила меня, сказав, что у нее все в порядке и что она сидит в парикмахерской.

Тогда я набрала номер Алекса. Он не отвечал. Я набирала все номера подряд. Ни один его номер не отвечал. Вот тут-то я перетрусила не на шутку! «Господи! Так вот почему я проснулась! Что-то с Алексом. Что-то случилось с моим Алексом».

Я вдруг всем телом, всей кожей и кровью почувствовала, как сильно я люблю его и как он нужен мне. Он. Только он один. И он молчит две недели. Действительно, я ничего не знаю о нем уже полмесяца!

Я набрала номер Камиса. Была ночь. Он спал. Я трезвонила до тех пор, пока он не проснулся и не взял трубку. После вежливого приветствия и извинений за звонок в неурочный час я спросила:

– С Алексом все в порядке?

После тяжелого молчания Камис ответил:

– Сонсон, Алекс арестован.

– Как это? Опять? За что? – У меня внутри все оборвалось.

– Ты знаешь, Сонсон, что Алекс, также, как и я, – член партии «Братья-мусульмане».

– Да, конечно... И что на этот раз? – Я задрожала.

– Это не телефонный разговор, Сонсон. Алекс в беде, и думаю, это очень серьезно.

– А в чем его обвиняют?

– Он выступил по телевидению с ошеломляющей критикой последних решений президента. «Братья-мусульмане» также подвергли критике некоторые суры священного Корана. Мы проводили митинг в Каире в связи с предстоящими выборами. Полиция арестовала сто восемьдесят человек. Тюрьмы в Каире забиты нашими братьями. Скорее всего, для Алекса это конец.

– Конец? А где он? Где он сейчас?

– Алекс вместе с другими руководителями организации сейчас находится в джилле. Знаешь джилль на малой площади Бордж кыядда в Каире?

– Нет, – призналась я, – даже не представляю, где это. А кто с ним из тех, кого я знаю?

– О, Алексу там совсем не одиноко: с ним Мохаммед Бади, Мухтар Нух...

– Да, да.. Я знаю их.. Мы были вместе на юбилее у владельца фармацевтической компании «Хайят»..

– Он тоже там, голубчик.

– Правда? Я не знала, что Мохаммед Хафиз тоже член «Братьев».

– Это не телефонный разговор, Сонсон.

– Да, да, прости, Камис...

– Ну, короче говоря, тридцатого июля состоится суд. Все ждут с большим волнением, что там решат. Верхушке выдвигают очень серьезные обвинения в терроризме и в поддержке чеченских боевиков Хаттаба в России. Смешно! С чем мы боремся, в том нас и обвиняют. Родственники арестованных все дни и ночи проводят у ворот джилля, требуя справедливости. Я со своей стороны тоже пытаюсь что-то сделать в рамках законодательства. Но подследственных вряд ли выпустят до окончания выборов.

– Ой, Камис... Что же мне делать?

– А ничего. Ты же сбежала с детьми в Россию. Вот и сиди там. Зачем тебе все эти проблемы? Да и потом... – Камис замолчал, – Алексу сейчас никто не поможет, а он тебе и детям – тем более.

– Его что, расстреляют? – задохнулась я.

– Я не знаю. Все может быть. Подавление исламистов стало личной фобией президента. Мубарак ставит вопрос ребром: «Или я, или они». Тиран не идет ни на какие компромиссы. Так что, ищи себе нового мужа, Сонсон. Мне жаль, что так вышло. Прощай.

Я слушала – и не слышала. Будто все это происходило не со мной. Как далека я была от того, что говорил мне Камис. Мои мозги были зациклены только на Карине и измене мужа. Господи! Как же права мама и как же глупа я!

Все мои планы полетели к черту. Мысли, совершенно противоположные, раздирали меня на две части: «Все! Конец чарующей, арабской сказке! А что я буду делать в Египте с детьми без Алекса? Без работы? Кому я там нужна без мужа? Еще и меня в тюрьму посадят, как жену бунтаря... И дети-сироты пропадут совсем. Нет. Надо жить здесь. Дома и стены помогают. Буду работать. Найду себе хорошего мужа. В конце-то концов: жизнь не кончилась. Я ни в чем не виновата. В том, что Алекс так плохо кончил, виноват только он сам».

Ночью мне снились кошмарные сны: будто мама Зейнаб приехала в Калининград и, стоя под дверью нашей квартиры, плакала и причитала. Ее слезы тут же превращались в пчел, впивались в мое лицо и тело и больно жалили. Я отмахивалась от пчел, но их становилось все больше, и они жалили, жалили и жалили меня.

Я проснулась, ощущая реальную боль от укусов. Но кроме единственного комара, противно жужжащего в спальне, я ничего не обнаружила. Я заснула снова, и кошмары вернулись. Мне снился загробный суд, где перед престолом судьи Осириса находятся великие Весы Правосудия. Весы держал Анубис, бог с головой шакала, а приговор выносил мой отец Петр. Перед Весами стояла Карина, и мой отец, вытащив сердце из ее груди, положил его на весы. На другой чаше весов лежало страусиное перо. Сердце моей подруги-соперницы, отягощенное грехами и преступлениями, было похоже на маленький камень, но оно перевешивало перо справедливости. На Карину набросилось чудовище Амту – лев с головой крокодила – и начало смачно пожирать ее. Я стояла за стеклом, наблюдая за этим зловещим судилищем. Я боялась, что меня заметят, но не могла убежать и спрятаться. Холод ужаса сковывал мне руки и ноги.