Жюль Верн - Михаил Строгов

Ловкое, незаметное движение ножа слепого отразило удар.

Холодный пот выступил на лбу у Огарева. Он отступил на один шаг и снова кинулся на своего врага. Но и второй его удар был так же ловко отпарирован. Теряя рассудок от бешенства и ужаса перед этой живой статуей, он остановил свой растерянный взор на широко раскрытых глазах слепого. Эти глаза, казалось, проникали ему в душу и видели все, что творилось в ней.

Вдруг Иван Огарев вскрикнул. Неожиданная мысль озарила его разум.

— Он видит! — закричал он. — Он видит!

И, как дикий зверь, прячущийся в берлогу, он шаг за шагом стал пятиться в глубь своей комнаты.

Тогда «статуя» зашевелилась, слепой направился прямо на Огарева и, подойдя к нему, сказал:

— Да, я вижу! Я вижу удар кнута, которым я тебя отметил, изменник, мерзавец! Я вижу то место, куда я ударю тебя сейчас! Защищайся же! Я вызываю тебя на дуэль, хотя ты и недостоин этого! Мне достаточно и ножа против твоей шпаги!

— Он видит! — повторяла Надя. — Милосердный Боже, он видит!

Огарев чувствовал себя потерянным. Собрав, однако, последнюю храбрость, он бросился на Строгова, держа шпагу впереди. Оружия скрестились, но не прошло и минуты, как Михаил выбил из рук его шпагу, и изменник, пораженный в сердце, замертво упал на землю.

В эту минуту дверь отворилась, и в комнату вошел великий князь со всей свитой. Великий князь вышел вперед. Он узнал лежавший на земле труп того, кого до сих пор считал за царского курьера.

— Кто убил этого человека? — спросил он строгим голосом.

— Я, — отвечал Михаил.

Один из офицеров схватил револьвер, готовясь выстрелить в него.

— Твое имя? — спросил великий князь.

— Ваше высочество, — отвечал Михаил, — спросите лучше, как имя человека, лежащего у ваших ног?

— Этого человека я знаю! Это слуга моего брата. Это царский курьер!

— Ваше высочество, этот человек не царский курьер! Это Иван Огарев!

— Иван Огарев? — вскричал великий князь.

— Да, Иван-изменник!

— А ты, кто же ты таков?

— Я — Михаил Строгов!

Михаил Строгов не был слеп, он никогда не был слепым.

Явление чисто человеческое, нравственное и физическое в одно и то же время нейтрализовало действие раскаленной стали, ожегшей, но не ослепившей его глаза.

Читатель помнит, что во время жестокой расправы Марфа Строгова стояла тут же, простирая руки к несчастному сыну. Михаил смотрел на нее так, как смотрит любящий сын на мать в последнюю минуту тягостной разлуки. Напрасно крепился он. Слезы ручьями хлынули из глаз его, и эти слезы спасли ему зрение. От близости раскаленного металла они превратились в пары, а пары охладили жар. Это был факт, тождественный с тем, что происходит, когда плавильщик, омочив предварительно руку в воде, погружает ее затем, совершенно безнаказанно для себя, в расплавленный металл.

Михаил Строгов сразу же понял, какая опасность грозила ему в случае, если бы он открыл кому-нибудь свою тайну, и в то же время он чувствовал, какую выгоду мог он извлечь из своего нового положения. Пусть думают, что он слеп! По крайней мере, его оставят в покое, он будет свободен! Но необходимо уверить в своей слепоте всех, даже Надю. Необходимо строго следить за собой, чтобы ни одно слово, ни один жест не дали бы повода к сомнению. Принятое им решение было непоколебимо. Одна только мать знала истину, только ей одной поведал он свою тайну, и это было на той самой площади в Томске, когда, склонившись над ней в темноте, он покрывал ее руки и лицо поцелуями. Теперь понятно, что, когда Иван Огарев со злой иронией, воображая, что перед ним стоит слепой, поднес к якобы потухшим глазам его царское письмо, Михаил Строгов прочел это письмо и узнал о разоблачавшихся в нем подлых замыслах изменника. Отсюда эта энергия, не покидавшая его за последнее время. Отсюда это непоколебимое желание достичь Иркутска и исполнить немедленно возложенное на него поручение. Он знал, что город должен быть предан неприятелю! Он знал, что жизни великого князя угрожала опасность! Спасение брата государя, спасение Сибири было еще в его руках.

Вся эта история в нескольких словах была передана великому князю. И с каким одушевлением рассказывал Михаил Строгов о деятельном участии, принятом для достижения его цели Надей!

— Кто эта молодая девушка? — спросил великий князь.

— Дочь ссыльного, Василия Федорова, — отвечал Строгов.

— Дочь командира Федорова, а не дочь ссыльного, — поправил его великий князь. — В Иркутске нет более ссыльных!

Молодая девушка, сильная духом в горе, не выдержала этой радости и в слезах упала на колени перед великим князем. Через час она была уже в объятиях своего отца.

Михаил Строгов, Надя и Василий Федоров были все вместе, они наслаждались минутами блаженства.

Атака татарам не удалась, русские прогнали их с обоих концов города. Василий Федоров со своим отрядом разбил наголову первых же смельчаков, явившихся под Большие ворота. Предчувствие заставило его остаться на этом посту и лично охранять его. Как только татары были выгнаны из города, осажденные принялись тушить пожар. Нефть на Ангаре сгорела сама собой, а пожар ограничился только набережной Иркутска.

Еще солнце не взошло, как татары уже вернулись в свой лагерь. У них была масса убитых. В числе последних находились и цыганка Сангарра. В продолжение двух дней осаждающие не делали никакой новой попытки к нападению. Смерть Ивана Огарева отняла у них всякую храбрость. Этот человек был душой задуманного им дела. Он один имел влияние на ханов и на их орды; если бы не он, они, пожалуй бы, и не дерзнули пойти на завоевание Азиатской России. Несмотря на это, защитники Иркутска были настороже и зорко следили за неприятелем.

Но вот 7 октября, едва только забрезжил свет, как с гор, окружающих Иркутск, раздался вдруг пушечный выстрел. То была русская армия, посланная под предводительством генерала Киселева на помощь Иркутску.

Татары, не желая новой битвы, тотчас же покинули свой лагерь. Иркутск был наконец освобожден. С первыми русскими солдатами в город вошли и старые друзья Михаила Строгова, неразлучные Блэнт и Жоливе. Они вместе со всеми, находившимися на плоту, перебежали по льду на правый берег Ангары и таким образом успели спастись от речного пожара. По этому случаю Альсид Жоливе отметил в своей записной книжке следующее: «Нам предстояла та же участь, что лимону, брошенному в пуншевую чашу». Когда они встретили Надю и Михаила Строгова и когда они узнали, что молодой человек не был слеп, — радость их была вполне искренна. Гарри Блэнт, в свою очередь, записал в своих заметках следующее: «Раскаленное добела железо не всегда может уничтожить чувствительность зрительного нерва. Заметить!»