Николай Рыжих - Бурное море

— Я сдался, — сказал он и хорошо улыбнулся. — Не хочу ловить рыбу.

Я засмеялся.

— Не веришь? Чего смеешься?

— Да тут не смеяться надо, а хохотать во все легкие.

— Сдался, чиф, сдался, — продолжал он. — Отказался от того, чего не хотел.

— А чего же ты хотел, кроме рыбы? Может, и сейчас ее не хочешь поймать?

— Рыбак не может не хотеть поймать рыбу, — вздохнул он. — Это противоестественно. — Он задумался, повел бровью, немного погрустнел. — Я отказался от своих честолюбивых желаний, от своего «я». Я ведь хотел славы, а теперь мне стыдно, понимаешь?! Ведь на первом месте у меня было мое «я», точнее, «мы», «наша «Четверка», «мои парни», «мои бесы». Теперь ты понимаешь?

— Пожалуй. — Я задумался. — И что же? Тебе не радостно, что мы на первом месте?

— Очень даже радостно. Вчера я еле сдержался, чтобы не разреветься прямо на пирсе.

— И ты уступишь теперь это место Володе Сигаю или Сереже Николаеву?

— Да боже мой! — Вовка даже вскочил с места. Встал передо мной и прижал руки к груди. — Да с превеликим удовольствием... Да если они рыбаки лучше, чем я, если они больше, чем я, любят рыбу и рыбалку, если у них лучше будет получаться — только благословлять их буду на это дело. Да господи боже мой! — Он размашисто перекрестился: — Я им пожму руки, обниму их и расцелую публично!

— Командир, ты из дьявола превращаешься...

— В ангела? — засмеялся он, докончив мою мысль. Мечтательно и улыбчиво посмотрел на горизонт. Помолчав, добавил: — А рыбку половить хочется.

— Поэтому ты ушел сегодня из дома, поэтому мы вытащили невода на пирс и сегодня же их начнем чинить?

— Ну, чинить-то их надо. Не сегодня, конечно. А вытащил их потому, что хотелось прикинуть, что тут из них можно «схимичить», сколько возни с ними...

— А я уж подумал, что ты опять завелся. Думал, уж в море надо собираться.

— Да нет... в море мы пойдем во вторник вечером или даже в среду утром, пусть парни лишнюю ночку на жениных ручках поспят. Пойдем, как и договорились. Только мне бы вот что хотелось...

— Что?

— Половить рыбку как-нибудь по-другому, чтоб не из-за первого места или победы над «чёртами», а чтобы бескорыстно, как-нибудь хорошо порыбачить. Понимаешь? Ну вот как, например, любитель-рыболов ловит: сидит он на зелененьком бережку под кустиком, любуется природой, погодой, росой и речкой и смотрит на поплавок. И нам бы так, а? Сидеть бы на борту с удочкой, смотреть, как восходит солнышко, и таскать ее, душистую, мокренькую, упругенькую, тяжеленькую. Может, попробуем треску удочками? Все равно ведь раньше чем через неделю, дней через десять камбалы не будет. А треска в скалах на больших глубинах еще держится. Ведь это не работа бы была, а отдых. Рай земной! Эх, мама родная! Вот бы здорово! — И он, закинув руки за голову, стал прохаживаться по площадке. — А ведь в давние времена, — продолжал он, подойдя ко мне и доставая папиросы, — когда еще не было снюрреводов и тралов, ее так и ловили. Удочками. Наши деды и прадеды. Шнур до самого дна, на нем десятка два крючков. Катер выведет кунгас с бригадой к Северо-Западному или к Крашенинникову и поставит на якорь. А рыбаки сидят по бортам и дергают ее. К вечеру возвращались... выходили в море с сумочками, где молочко, картошечка, кусок сала... Как на покос ходили.

— Это я все знаю, командир.

он расхаживал, распевая, по площадке.

Ну, все! Его теперь понесло — на горизонте появилось новое предприятие, новая авантюра, и Вовка теперь раб этого нового дела. Узды не существует — теперь он полностью всеми силами своей ураганной, неистовой души отдастся этому делу, теперь начнет мечтать, фантазировать, прикидывать, рассчитывать... Рыбак есть рыбак, и ничто и никто не сделает его рыболовом!

— А ведь это идея. — Он стоял напротив меня, смотрел на горизонт, глаза его горели. — Да что ты смеешься? Или я действительно смешон? Или половить рыбу удочкой уж так смешно? Ну в чем дело?

— Так.

— Ведь крючков тресковых на складе целые ящики. Ржавеют. Капроновых веревок, всякого шнура у нас полон ахтерпик. Разве это проблема? Не понимаю, что здесь смешного? — Он развел руками.

— Все так. — Я не мог, конечно, не смеяться. — Ну так что? Идти выписывать крючки?

— Сегодня воскресенье, контора не работает. Возьмем так, без выписки, после выпишем. Идем к кладовщице!

— Папа, и я с тобою?

— Конечно.

— А ракушечки куда?

— Давай сюда.

— Ой, папочка, смотри какие хорошие!

В полдень примерно на судно пришла Светлана:

— Вова, жду, жду, а вас нету. У меня все остыло и переостыло. А где Натаха? Пойдем, Наташа, что ты делаешь?

— Папе помогаю.

— Вова, ну пойдем! Ты хоть один день за весну и лето можешь дома побыть?

— Сейчас, Светочка, золотая моя. Вот последний крючок привяжу. Одну секундочку...

Мы с ним «конструировали» ярус. В своем фантазировании ушли дальше удочек, решили сделать что-то наподобие перемета: длинный шнур километров в пять, на котором тысячи крючков. Таким переметом ловят тунцов, только тунцовый перемет выстилается по поверхности океана, а мы свой решили выстлать по дну морскому, поскольку треска рыба донная; один конец его или даже оба поднять на буйки на поверхность. Выбирать можно вручную, но если тяжело будет вручную, можно лебедкой приспособиться, как это делают на тунцеловах. И так увлеклись этой идеей и работой, что не заметили, как подошло время обеда.

— Вова, идем, — не отставала Светка. — Нас еще Шаталовы на день рождения пригласили.

— Так это вечером.

— К пяти часам.

— Успеем, Светочка, успеем.

— Ты что? Не пойдешь обедать?

— Светочка, я пока не хочу. Чуть-чуть попозже. Через полчасика.

— Вовка, — в голосе Светланы произошли изменения, — давай разойдемся, я так не могу. Я замуж выходила не за рыбака, а за человека... Наташа, пойдем.

— Я с папой.

— Я тебе дам «с папой»! А есть ты будешь или нет? Ну-ка! Быстро! А ты, — она, обиженная, подошла к Джеламану, — если через полчаса не придешь, всю еду выкидываю к чертовой матери. Вон Кашкиным собакам отдам.

— Светочка-а-а! — подлетел к ней Джеламан и запел сладчайшим голосом. — Через десять минут я буду дома. Не сердись.

Светлана взяла девочку за руку, они пошли.

— Хм, — улыбнулся Джеламан, ловко вращивая и завязывая поводки от крючков к основной веревке, что будет выстилаться по морскому дну, — во как она меня! Если ты рыбак, то ты уже не человек. За человека она выходила, а не за рыбака. Как она меня, а?.. — О жене он говорил ласково. И выражение лица было хорошее. — И твоя тоже такая? Эх, великие они мученицы...