Иоганн Висс - Новый швейцарский Робинзон

Фриц зарядил ружье и, положив палец на спуск, готовился храбро встретить неприятеля, кто бы он ни был. Но он не замедлил узнать Турку, нашу собаку, о которой мы забыли и которая нагнала нас. Я встретил животное ласками и поздравил Фрица, который в этом случае доказал действительное хладнокровие: он не только не испугался опасности, но остерегся поспешного выстрела и выждал мнимого врага.

Продолжая идти, мы достигли берега моря. Взглядом мы искали каких-нибудь следов наших товарищей, но тщетно. Мы внимательно осмотрели песок по берегу, думая увидеть следы человеческих ног, но и эта надежда обманула нас.

Фриц предложил время от времени стрелять, чтоб выстрелы могли быть услышаны потерпевшими крушение, если они находились где-либо вблизи.

— Мысль недурна, — возразил я, — но кто ручается тебе, что на эти выстрелы не явятся толпы дикарей, схватка с которыми не обещает ничего приятного.

— Наконец, — прибавил фриц, — я не знаю чего мы хлопочем о людях, которые нас бесчеловечно покинули!

— Хлопочем по нескольким причинам, — ответил я: — во-первых потому, что не по-христиански платить за зло злом; а во-вторых потому, что если наши товарищи могут нуждаться в нас, то и мы сами можем нуждаться в них.

— Однако, папа, мы теряем в поисках время, которое мы могли бы употребить с большей пользой, — например, на спасение скота, который мы оставили на корабле.

— Из различных обязанностей, — сказал я, — исполним сначала наиболее важную. Притом же, дорогой мой, животным оставлено корму на несколько дней, а море спокойно и отнюдь не грозит снести остатки корабля.

Мы покинули берег. Исходив свыше семи верст, постоянно настороже, мы вошли в маленький лесок. Мы шли около двух часов, и солнце стояло уже высоко. Мы остановились на берегу небольшого, тихо журчавшего ручья. Вокруг нас порхали, щебетали неизвестные нам птицы с прекрасным оперением.

Фриц утверждал, что видит в ветвях дерева обезьяну. Истину его слов подтвердило мне то, что Турка стал нюхать и потом лаять в этом направлении. Фриц поднялся, чтобы проверить факт, и так как он шел, подняв глаза, то наткнулся на какой-то круглый, косматый предмет. В досаде он поднял этот предмет и, взглянув на него, поднес его мне, говоря, что это должно быть гнездо какой-либо большой птицы.

— Гнездо это, дорогой Фриц, — сказал я, смеясь его ошибке, — не что иное, как кокосовый орех.

По свойственному юношам честолюбию Фриц отстаивал свое мнение.

— Ведь есть, — сказал он, — птицы, которые строят такие же круглые гнезда.

— Правда, но зачем решать вопрос так поспешно и отстаивать свое суждение, когда тебе доказывают, что оно неосновательно. Припомни, разве ты не видел, что кокосовый орех окружен массой волокон, которую покрывает тонкая и ломкая кожица. Найденный тобою плод, вероятно, стар; внешняя кожица могла разрушиться на воздухе. Сняв косматые волокна, ты найдешь орех.

Фриц исполнил совет, и ему было доказано, что я прав. Потом мы разбили твердую скорлупу ореха, в которой нашли только высохшее и несъедобное ядро.

— Вот на! Это-то и есть тот плод, о котором ученый Эрнест постоянно отзывается с такой похвалой? Я думал, что найду в орехе прекрасное молоко.

— Ты и нашел бы его в орехе, не совершенно созревшем. Но по мере того как орех зреет, заключающееся в нем молоко густеет и образует ядро, которое, еще позже, сохнет, если плод не попадет в землю, годную для проростания, и если ядро, проростая, не разорвет скорлупы, чтобы породить новое дерево.

— Да разве ядро сможет пробить такую крепкую скорлупу? — удивленно спросил Фриц.

— Действительно так. Не видел ли ты раскрывшимися косточки персиков, которые однако очень тверды?

— Да; но косточка персика состоит из двух половин, которые ядро разделяет, разбухая от влаги.

Я радовался верности этого замечания и сообщил Фрицу, что кокосовый орех проростает другим образом. Я показал Фрицу три маленькие отверстия у хвоста ореха.

— Мы можем увериться, — сказал я, — что эти отверстия закрыты деревом менее твердым, чем остальная скорлупа. Вот через них-то и проникают ростки стебля и корешков.

Я с удовольствием наблюдал, как внимательно сын мой выслушивал эти объяснения.

Мы опять пустились в путь, продолжая идти тем же лесом, который, по-видимому, простирался довольно далеко. Очень часто мы были вынуждены прорубать себе дорогу топорами вследствие бесчисленных вьющихся растений, переплетавшихся перед нами. На каждом шагу взорам нашим представлялось какое-нибудь странное дерево. Фриц, который более и более изумлялся, вдруг воскликнул:

— Папа! Какие это деревья с утолщениями на стволах?

Я узнал тыкву, гибкие стебли которой, обвившись около деревьев, свешивают с их стволов свои плоды с твердой и сухой кожей. Я сказал Фрицу, что плоды эти могут быть употребляемы на изготовление чаш, блюд, бутылей, и что дикие кипятят в них воду и варят пищу.

Фриц очень изумился, не понимая, каким образом приготовленную из этих плодов посуду можно ставить на огонь.

Тогда я объяснил ему способ диких, которые бросают в содержимую этими сосудами воду каменья, предварительно накаленные на огне, пока вода не закипит.

— Так просто! Это до того не замысловато, что если б я немного подумал, мог бы догадаться и сам.

— Да, ты пытался бы открыть этот способ таким же образом, как друзья Колумба пытались поставить яйцо на его острый конец. Не забывай, что самые простые способы изобретаются всего труднее.

Болтая, каждый из нас взял по тыкве и стал обделывать ее в какую-либо домашнюю посуду. Фриц принялся обрезать свою тыкву ножом, но так как это ему не удавалось, то он потерял терпение и бросил тыкву. Я, конечно, остерегся подражать ему; напротив, обвязав свою тыкву бечевкой, я постепенно стягивал последнюю закручиванием и таким образом без труда разрезал тыкву на две чашки одинаковых размеров.

— На это раз, — сказал Фриц, — сознаюсь, что я не придумал бы такого хорошего способа.

— Не мне, дорогой мой, принадлежит честь этого изобретения. Я только припомнил вычитанное мною средство: его употребляют народы, не обладающие ножами.

Фриц захотел узнать, каким образом изготовляются бутылки. — Я понимаю, — сказал он, — что, дав высохнуть тыкве и проделав в ней дыру, можно вынуть из нее мякоть; но как придать этому совершенно круглому плоду более удобную форму? Можно ли сажать его таким образом, чтобы получить горлышко?

Тогда я пояснил ему, что для получения сосуда такой формы, плоды, еще молодые, обвязывают холстом или древесной корой. Вследствие этого, обвязанная часть не может расти, между тем как другие развиваются свободно.