Роберт Аганесов - Байкальской тропой

Сейчас тихо в бухте Песчаной, ветер метет поземку по золотистому пляжу и едва шевелит ветви заснеженных сосен и лиственниц. А в небольшом заливе за мысом Большой Колокольный слышится тихий говор, и по всему заливу видны склонившиеся над лунками недвижные фигуры рыбаков. На берегу притонула в снегах небольшая зимовьюшка, и синий дымок, путаясь в ветвях деревьев, всплывает к небу.

С середины марта заметно теплеет, наступает время шелонников, которые сквозь провалы и ущелья Хамар-Дабанского хребта приносят на Байкал запах далеких монгольских степей. Ласковый, теплый шелонник дует с юга и юго-востока, дует мягко, без резких порывов, и в воздухе от него сразу теплеет.

Первая половина марта — самый разгар рыбацких страстей. Еще цепко держится почерневший лед моря, и в холоде ночей слышится устойчивое дыхание мороза. Но с каждым днем все круче заходит к полудню солнце, и, горбясь, оплывают сосульками торосы. На южных склонах сопок оползают ослабшие пласты снега, обнажая порыжелую, дымящуюся в лучах солнца землю.

В теплые мартовские дни подходят к берегам косяки хариуса. Подледный лов на Байкале мало чем отличается от зимней рыбалки где-нибудь в Подмосковье или на Валдае. Есть только некоторые особенности. Лунку долбят пешней — кованным на конус четырехгранником весом в добрых полпуда, насаженным на полутораметровое древко. Таким орудием с непривычки не очень-то размахаешься. А в поисках рыбацкой доли продолбишь не один десяток лунок в метровом льду, прежде чем наткнешься на заветную. На ночь лунку «бормашат» — прикармливают рыбу бормашем, рачком-бокоплавом, которого добывают сачками из-подо льда на мелких озерцах и болотцах близ Байкала. Этот бормаш служит и наживкой. В редких случаях для наживки применяют искусственного червя или мушку, скрученную из цветной шерсти.

Федор Боныч, старый бурят из поселка Голоустное, который уже больше месяца здесь рыбачит и считается хозяином зимовья, терпеливо обучает меня премудростям зимней рыбалки. Прежде всего, он велел убрать с глаз долой все крючки, которые я приобрел в иркутских магазинах. Поначалу мне стало обидно за свою неосмотрительность, но потом выяснилось, что старик вообще не признавал никаких фабричных крючков и выделывал свои — из обычной швейной иглы. Раскалив иглу докрасна, он осторожно сгибал одну ее треть градусов под сорок пять и затачивал острие так, что оно липло к ногтю. И надо сказать, что старику почти всегда сопутствовала удача: в хороший день он добывал штук по восемьдесят хариусов, каждый весом не менее трехсот граммов. В первые дни рыбалки у меня часто случались срывы, обрыв лесы, но потом, приглядевшись к резким подсечкам старика, я стал более удачливым. Хариус резко бросается на наживку и бьет се сильным рывком. Держишь короткую удочку, и в этот момент так и кажется, что кто-то невидимый дергает тебя за руку. Короткая подсечка — и со дна моря навстречу тебе несется извивающийся серебристый ком. Незабываемые мгновения! Но еще памятнее те, когда уж под собственным носом видишь извивающуюся рыбину — и вдруг хариус с силой ударяется о нижний край лунки и, сорвавшись с крючка, стрелой уносится в глубину моря! И ты не в силах сдержать горестный вопль! А Федор Боныч только оглянется и, улыбнувшись морщинами лица, сочувственно кивнет. Старик не любит разговоров у лунки и целый день сидит, как изваяние. Закутается в собачью доху, сгорбится, и лишь всплывают над ним синеватые облачка дыма. Выходим мы на лед, едва лишь край солнца покажется над морским горизонтом, и сидим, пока оно не свалится за горный хребет.

Ловится в основном хариус, и редкий случай, когда хватит наживку омуль, и еще реже — сиг; затаенная мечта любителя подледной рыбалки — подловить сижка весом килограммов на пять! Но, увы: судя по разговорам рыбаков, десятилетиями промышляющих на Байкале, эта мечта с каждым годом становится все призрачнее и неосуществимее, особенно здесь, в южной части моря, где по берегам больше и промышленных объектов, и населенных пунктов. Называют разные причины исчезновения рыбы. Одни клянут все увеличивающееся число лодочных моторов на озере, другие — неправильную систему лова, когда случается, что для выполнения плана сетями с маленькой ячеей вылавливается и молодняк. Но больше всего достается автобазам, расположенным в районе Слюдянки и Култука, на берегах небольших рек, которые несут свои мазутные и промасленные воды в Байкал.

— Может, оно и так, — соглашался с последним доводом Федор Боныч. — А только будь моя воля, я бы вообще запретил на Байкале ходить с мотором. Для пассажиров пароход ходит — и ладно! Колхозным рыбакам только для лова разрешил бы, а так — только под парусом и в греби! Пусть на других местах буравят мотором, а на Байкале парус и греби! Раньше и ловили больше, и рыба всегда в сетях, а нынче кругом запреты, а рыбы нет! Где тому причина?

Когда мы рыбачили вместе с ним, я заметил, что старик почти совсем не оставлял себе рыбы на посол, как это делали другие. Большую часть он раздавал гостям, а сам любил ее только свежемороженой — расколотку, как называют здесь этот деликатес. Замороженную рыбу отбивают по хребту обухом топора так, чтобы мясо внутри отошло от костей. Потом нежные куски мяса солят, перчат, посыпают кружками лука, и не успеваешь заметить, как розоватые куски, оплывая соком, тают во рту!

Конец марта и начало апреля — самое добычливое время для лова. Ледяной покров в южной части моря становится ломким, крошится, и все еще появляются в самых неожиданных местах трещины и разводья. Через две-три недели по нему будет опасно передвигаться, и иркутское ГАИ обычно выставляет патруль неподалеку от верховья Ангары, задерживая идущие машины. Но попробуй удержать настоящих любителей подледной рыбалки, которые спешат из Иркутска, Улан-Удэ, Ангарска, Черемхово и других городов и поселков, расположенных порой за сотни километров от Байкала! Спешат к заветным мыскам и заливам. Время не ждет: пошел на лов хариус! С рассвета и до полного разгара звезд недвижно чернеют над лунками сгорбленные фигуры. А долгими вечерами в зимовье, у пылающей печи, нескончаемые разговоры о прошлогодних рыбалках, охоте… Тут только успевай слушать!

Завтра я покидаю зимовье. Мой путь на север, к устью реки Бугульдейки. Вечером Федор Боныч долго рассказывал мне береговые приметы, по которым можно ориентироваться, находясь на льду моря. С его слов я отметил на своей карте местонахождение зимовьюшек, которые встретятся на моем пути до устья Бугульдейки и даже дальше. Старик наперечет знал все зимовья — и те, что на берегу моря, и что подальше, в тайге, у подножия Приморского хребта.