Генри Мортон - Святая Земля. Путешествие по библейским местам

Несмотря на все мои карты и планы, я вынужден был признаться самому себе, что безнадежно потерялся в этом пестром хаосе, но все же я решительно шел вперед, понимая: стоит хоть на мгновение задуматься, как на меня набросится очередная свора сопровождающих. Однако чувствовал я себя не лучшим образом, потому что, оставив позади толпу, внезапно оказался в лабиринте темных узких переулков, ограниченных обветшавшими стенами, которые прерывались лишь черными входами в подвалы или сырыми крошечными двориками, куда шмыгали из-под ног перепуганные диковатые кошки. Мне вдруг пришла в голову мысль, что человек, не знающий арабского и забредший в эти кварталы, заслуживает удара ножом в спину. Мне показалось настоящим чудом, когда я вышел на перекресток, где постукивали копытами ослы, нагруженные мешками муки с ближайшей мельницы. Я взглянул вверх и прочитал на синей табличке, прибитой к стене: «Виа Долороза».

«Если я пойду вдоль этой улицы, — подумал я, — она неизбежно приведет меня к Кальварию, находящемуся внутри храма Гроба Господня».

И не успел я об этом подумать, как устыдился собственной мысли. Я наткнулся на Крестный путь и размышляю о нем, как о самой обычной улице. Мне стало не по себе. Я понял, что это типичный ход мыслей для человека, впервые оказавшегося в Иерусалиме. Сознание, приученное к восприятию Божественного Христа западных церквей, в Иерусалиме наталкивается на воспоминания об Иисусе-человеке, Иисусе, который ел и спал, уставал, изгонял торгующих из Храма, который испил чашу смерти на Голгофе. Дома мы думаем о Иисусе на небесах, сидящем одесную Отца, но в Иерусалиме думаешь о том, как Он ходил по белесым пыльным дорогам, и сознание постоянно то отвергает, то принимает определенные части традиции, ассоциирующейся с Его человеческим путем. Как Бог, Он пребывает повсюду, но в Иерусалиме века благочестия соперничают за то, на каком камне на этой дороге остались следы Его стопы. Для меня было настоящим шоком, когда я понял: Виа Долороза — это реальная дорога, по ней ходят мужчины, женщины, животные.

Не знаю наверняка, действительно ли Иисус нес крест по Виа Долороза, думаю, никто этого не знает. Маршрут зависит от расположения судебного зала Пилата и неизвестного нам местонахождения ворот Гинаф. Но мне не кажется, что так уж важно, истинная ли это дорога или воспоминание об истинной дороге. Что на самом деле важно, так это тот факт, что мужчины и женщины, которые ходят по этой дороге, встречают здесь видение Христа.

Виа Долороза привела к воротам в стене. С другой стороны оказался просторный двор, залитый утренним солнцем. Там было тихо и спокойно по сравнению с переполненными улицами. В дальнем конце двора вздымался прекрасный фасад храма Гроба Господня, который сегодня выглядит почти таким же, как в те дни, когда город покинули крестоносцы. С одной стороны двора тянется каменная скамья. Я на мгновение опустился на нее, чтобы понаблюдать за входящими и выходящими из церкви людьми.

В центре двора находилась небольшая палатка, увешанная четками и яркими картинками, представлявшими сцены из жизни Христа. Копт в голубом одеянии накупил множество таких изображений и бережно раздал их членам своей семьи: женщине в черном, двум маленьким, очень смуглым мальчикам, девочке и малышу лет трех, который с изумлением рассматривал картинки, а потом бросил их на мостовую.

Странные люди заходили в сумрак церкви и выходили из него во двор, на ослепительный свет. Там было много монахов в белых облачениях и шляпах от солнца цвета хаки. Там были женщины-арабки. Там были компании туристов с круизных пароходов, которых подгоняли фамильярные гиды; несколько старых пастухов в овчинных куртках, украшенных яркими заплатами, почтительно сняли шлепанцы, оставили во дворе перед входом в храм и дальше пошли босиком. Это было довольно странно. Евреи входили в Храм Соломона босыми, мусульмане снимают обувь перед входом в мечеть, а здесь тот же обычай демонстрировали христиане.

На мостовой, прямо перед входом в храм Гроба Господня, находилось надгробие англичанина, Филиппа д’Обиньи, одного из nobiles homines — «благородных людей», упомянутых в Великой хартии вольностей 1215 года; он был членом совета при короле Иоанне Безземельном. Впоследствии д’Обиньи стал наставником короля Генриха III и губернатором островов Ла-Манша. Насколько я помню, на Джерси есть судебный акт, подписанный им, с тем же самым фамильным гербом — четыре мушкета, — что и на надгробии во дворе храма Гроба Господня. Кажется, этот английский рыцарь прибыл в Святую Землю в свите отлученного императора Фридриха II в 1229 году и видел то, что стало, должно быть, одним из самых замечательных событий в истории Иерусалима. Фридрих II занял город без единого выстрела, торжественно проследовал к Гробу Господню, у алтаря принял корону и возложил ее себе на голову, заявив: «Я сказал, что приду; и вот я здесь».

Д’Обиньи умер в Иерусалиме в 1236 году, и его могила сохранилась благодаря счастливому стечению обстоятельств, так как долгие годы место отдыха мусульманских стражей ворот было установлено как раз на этом надгробном камне.

Я подумал, что могила д’Обиньи и двое молодых британских полицейских в синей форме, стоявших в нескольких ярдах от меня, представляют собой красноречивое свидетельство странностей в судьбе Иерусалима.

Как я заметил, внутри церкви, налево от входа, стояла деревянная скамья, накрытая коврами и подушками. На ней располагался спокойный, аристократического вида человек с ухоженной бородой, в тюрбане и длинном черном одеянии. Это был один из мусульманских хранителей врат, семье которого миссия хранить ключи и запирать храм Гроба Господня была доверена Саладином.

Гробница Иисуса Христа — это маленькое помещение, шесть с половиной футов длиной и шесть футов шириной, отделанное мрамором. Одновременно там могут находиться два, от силы три человека. Справа находится потрескавшаяся плита белого мрамора, три фута высотой, покрывающая скалу, на которую положили Его после распятия.

С мраморного потолка этой крошечной комнаты свисают лампады, принадлежащие в различной пропорции греческой, латинской, армянской и коптской церквям. Представители римско-католической церкви в Палестине известны под именем «латинян». В изголовье мраморной плиты стоял невозмутимый греческий монах с мягкой, окладистой черной бородой. На нем была черная ряса и высокий черный головной убор без полей, длинные волосы собраны сзади в круглый узелок. В руке он держал пучок свечей, и как только входил очередной паломник, монах подавал ему свечу, которую зажигали от других, уже горевших в склепе.