Пьер Гэсо - Священный лес

Ково делает шаг назад. Ему не хочется входить и возобновлять бесплодный разговор. Он поспешно бормочет «до свидания» и удаляется.

Жан поднимает голову и смотрит на меня.

— Год работы, чтобы прийти к такому результату! — вырывается у него. Он пожимает плечами.

Это восклицание выражает наши общие мысли.

На рассвете мы покидаем Ниогбозу. В момент нашего отъезда два гелемлаи, как ангелы смерти, медленно пересекают площадь.

Прибыв в Масента после полудня, мы тотчас же отправляемся к начальнику округа. Он нисколько не удивлен размолвкой с Ково и его старейшинами и энергично уговаривает нас отказаться от наших планов и снимать фильм в другом районе. А пока мы примем решение, он отводит нам пустую хижину на вершине самого высокого в Масента холма.

Настроение скверное. Мы слоняемся на солнце по рыночной площади, и вдруг я узнаю знакомую фигуру.

Это Проспер Зуманиги, наш прошлогодний переводчик. Сейчас он военный фельдшер в госпитале, где лечат сонную болезнь, случаи которой становятся все более редкими. Проспер остался нашим другом, и мы рады его видеть. Он обещает зайти вечером.

В нашей просторной хижине две комнаты; в каждой стоит по большой квадратной кровати, правда без соломенных тюфяков. Мы измучены, разочарованы, и никому из нас не хочется натягивать свой гамак.

С наступлением темноты приходит Проспер, и мы, усевшись у двери, вводим его в курс событий.

Под нашими ногами, в глубине долины, мерцают слабые огоньки Масента.

Проспер долго думает, прежде чем ответить.

— Во всяком случае, — говорит он, — снять праздник выхода посвященных вам не удастся. Колдуны еще раз отсрочили его. Но вот в Согору, к северу от дороги на Гекеду, скоро будет большая татуировка детей, и они вступят в священный лес.

Наше настроение сразу повышается.

— Но, — добавляет Проспер, — чтобы их увидеть, надо быть тоже татуированным.

Не в силах заснуть, я вот уже почти час ворочаюсь на жестчайшем матрасе, стараясь лечь поудобнее. Впрочем, я должен быть осторожным, чтобы не разбудить Жана, с которым мы спим на одной кровати.

Лежа в темноте с открытыми глазами, я думаю о последних словах Проспера: «Надо быть тоже татуированным». Ково в прошлом году говорил, что нам нужно подвергнуться этому испытанию, но два-три дня назад он всячески уклонялся от ответа на мои вопросы по этому поводу. Действительно ли это необходимо? В какой мере посвящение возможно для белых? Так или иначе, мы не упустим этот шанс, мы будем присутствовать на церемонии.

Вдруг странная музыка примешивается к обычному шуму ночного леса. Я выпрямляюсь на кровати и напрягаю слух. Три высокие флейтовые ноты и хрустальный звон маленького колокольчика вьются вокруг хижины. Кажется, что они, то приближаясь, то удаляясь, появляются каждый раз с другой стороны. Наконец я решаю разбудить Жана и трясу его за плечо, но в это время из-за перегородки мне отвечает голос Вирэля:

— Ты слышишь?

Мы встаем и шепотом советуемся в темноте. Тони решительно отказывается подняться. Эти тревожные явления его не беспокоят.

— Отстаньте от меня, — бормочет он сонным голосом. — Дайте подрыхать.

Жан тоже хочет спать, но назойливость необычной музыки заставляет его принять энергичное решение: подстеречь и схватить человека, если это человек. Впрочем, сам он решительно отказывается принять в этом участие.

Мы с Вирэлем терпеливо выжидаем. В тот момент, когда звуки достигают наибольшей силы, мы выскакиваем из хижины, направляя луч электрического фонаря туда, откуда, по нашему мнению, раздается музыка. Фонарь освещает лишь чахлый кустарник и траву. Музыка смолкает.

Лишь только мы возвращаемся в хижину, неотвязный лейтмотив возобновляется с новой силой. Тони сурово критикует нашу тактику.

— Нужно было выбираться ползком, без шума и света.

— Чего ж ты ждешь? Иди.

— Я сплю, — решительно отвечает он.

Мы решаем последовать его примеру и вновь укладываемся. Флейта и колокольчик продолжают описывать вокруг хижины наводящие тоску круги. Музыка не умолкает ни на минуту. Наконец, побежденные усталостью, мы засыпаем.

Мы только что приехали в Масента, и от Ниогбозу нас отделяют пятьдесят километров.

По всем знахарям тома уже известно о наших планах. Сегодня ночью они впервые дали нам это понять.

Мы питаемся в караван-сарае. Так называют европейцы гостиницу или то, что ее заменяет. В Масента это большая прямоугольная хижина под соломенной крышей. В глубине общего зала стоит массивная резная стойка из дерева местных пород, которую африканские мастера украсили скульптурными фигурами.

Через несколько дней мы уже знакомы со всеми завсегдатаями — европейскими и африканскими торговцами и чиновниками. Сегодня вечером один новый человек привлек наше внимание своей словоохотливостью. С искренностью, вполне достойной предвыборных речей, он изъясняется в своей любви к демократии, к европейской цивилизации вообще, к французской в особенности. Худой, элегантный, он щеголяет мягкой рубашкой и сверкающей шляпой из нейлона. Непрерывно жестикулируя, он приближается к нашему столу.

Крайне возбужденный, незнакомец не заставляет себя долго просить, подсаживается к нам и со стаканом в руке начинает изливаться. Круглолицый, с подвижными чертами лица и насмешливыми глазами, он удивительно легко говорит по-французски.

— Меня зовут Акои Гилавоги. Впрочем, меня все знают. Я лучший портной этих мест.

Он неожиданно вскакивает:

— Если вам нужны брюки, я к вашим услугам.

И, повернувшись кругом, дает нам возможность оцепить почти безукоризненный покрой своего костюма.

Потом он снова садится и, наклонившись к нам, понижает голос:

— Я знаю, зачем вы здесь, и могу вам помочь. Я кандидат в вожди кантона Гериерика: мой покойный младший брат занимал эту должность, а теперь я должен его заместить.

Он делает большой глоток:

— Там все уже повинуются мне; я сведу вас с самым главным колдуном, и мы будем действовать сообща.

Я киваю головой. Акои продолжает очень убежденно:

— Вы делаете кинофильмы — я очень хороший актер; вы записываете голос на пластинки — я очень хорошо пою. Даже неизвестные здесь песни, потому что я много путешествовал. Отправляйтесь вместе со мной в поездку перед моим назначением.

Чем мы рискуем, принимая его предложение? После нескольких стаканов Акои встает и назначает нам свидание на завтра.

— Я начну с Бофосу, — говорит он, — завтра четверг, там базарный день и соберутся все жители кантона.