Ева Воляк - Архипелаг мореплавателей

Через несколько месяцев исчезли с поверхности моря последние следы катастрофы — масляные пятна на воде и пучки цветов, брошенные женами и друзьями пилотов. Но время от времени всплывает в памяти назойливый звук: сиплый гудок сигнальной сирены корабля, идущего к месту катастрофы, реквием для «Дакоты».

Мы преодолеваем рифы. Ветер усилился, волны поднялись, и капитан, несмотря на доброе предзнаменование, которое принесли дельфины, не решался плыть прямо к Уполу. Он повернул к Маноно, в лагуну, закрытую островом от ветра. Обычно кто-нибудь с носа или крыши лодки высматривает проход между рифами. Но сегодня было бы невозможно удержаться там или увидеть дно сквозь кипящую воду. Мы плыли вслепую, медленно, осторожно. Бочком пройдя мимо взбесившихся волн, лодка завернула в лагуну.

Разница была настолько разительна, что некоторое время мы сидели ошеломленные. Вода здесь была тихая и гладкая, солнце улыбалось, как добрый дядя, только за нами, на рифах, стояла отвесная стена пены. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ну и чучела! Волосы слиплись косицами, лица выкрашены травянистой зеленью, одежда прилипла к мокрым спинам. Вода в лодке достигала голени. В ней плавали резиновые сандалии, истрепанные цветы и листья, грязные тряпки, в которых с трудом можно было распознать части нашей одежды.

Мы плыли вдоль пасторального Маноно. Рядом с берегом возвышались два маленьких скалистых островка. Первый торчал из воды у самой границы рифов. На нем росли три согнувшиеся потрепанные ветром пальмы, под которыми виднелись остатки какого-то сооружения.

— Это могила вождя с Маноно. Он приказал похоронить его так, чтобы лицо было повернуто в сторону могилы его жены.

— А где находится ее могила?

— Там, на другом острове, — капитан указал пальцем на каменистый холмик, отделенный от Маноно полоской воды в несколько метров.

— Почему они просили похоронить себя так необычно?

Капитан пожал плечами. Кто их знает? Все нормальные люди спят в земле у порога родного дома, рядом со своими близкими — живыми и мертвыми. А эти? Могилы у них на отшибе, разрушаются от волн и ветра, разделены друг от друга лагуной. Это блажь вождей — вот что это такое.

Таков был конец нашей самоанской маланги.

Приближалось время нашего отъезда с Самоа. Все быстрее проходили месяцы, недели, дни. Последняя поездка на южное побережье, последняя экскурсия в подводные коралловые сады, последняя прогулка на лодке паопао… Потом последнее рождество у маленькой пальмочки, украшенной овечками.

«And now Christmas in Poland» [48] — объявил диктор самоанского радио, и из репродукторов полились мелодии полонезов и мазурок, самые красивые и прекрасные, любимые с детства. На самоанской радиостанции осталась пластинка, которую будут каждый год прокручивать на рождество до тех пор, пока звуки ансамбля «Мазовше» не сотрутся и не охрипнут, а пластинку не сдадут в архив использованных и ненужных вещей.

За два дня до нашего отъезда с Самоа я решила съездить на Савайи тем более, что представился удобный случай. Эгги Грей организовала такую поездку для какой-то американской пары из Чикаго. Я могла к ним присоединиться без особых хлопот и оформлений. Пара оказалась чешского происхождения, но моя радость была недолгой, так как мой попутчик, заработавший на торговле верхней одеждой кругленькую сумму, был ко всему, что происходило «с нашей стороны Европы», настроен по меньшей мере агрессивно и не скрывал этого. Кроме того, после своего довольно скандального поведения на пути до пристани Мулифануа он нашел себе еще одну жертву в образе нашего гида.

— Что за порядки! — набросился он вдруг на нее, указав обвинительным пальцем на заглохшую моторную лодку, которая должна была доставить нас на Савайи. Я пожалуюсь куда следует! Я потребую, чтобы мне вернули деньги!

Капитан со стоическим хладнокровием жевал мундштук сигареты и смотрел прямо перед собой каменным взглядом.

— Сейчас придет другая лодка. Нужно только немного подождать. У нас старые лодки, и они часто выходят из строя, — любезно объясняла американцу сопровождавшая нас женщина.

— Что значит — сейчас? Лодка должна была ждать нас. Если вы немедленно не дадите другую, то я сделаю из этого соответствующие выводы!

Капитан веселыми глазами обвел взглядом опустевшую пристань, пять мешков с копрой и море без единой лодки.

— Что, нет другой? Тогда я хочу вернуться в Апиа.

— Машина уже ушла и вернется только вечером.

Я воспользовалась тем, что мой спутник задохнулся от возмущения, и села в отдалении. Закрыла глаза и попыталась сконцентрировать свое внимание только на дуновении влажного ветерка, несущего с берега запах тины и водорослей, на тепле солнечных лучей и убаюкивающем шуме моря. Было так хорошо и спокойно, что даже воинственный турист на время утратил свой боевой пыл. Солнце пригревало все сильнее, и над всеми запахами начал превалировать сладковатый запах копры. Ах, всегда и везде будет он напоминать мне острова Самоа. Теперь всегда будет он для меня запахом тоски…

Через час пришла моторная лодка.

— На противоположном берегу нас будет ждать машина? — допытывался гоcподин из Чикаго, который был неуверен, подняться ему на шаткую палубу или остаться.

— Да, водитель «Лендровера» предупрежден по телефону.

Когда мы приехали в Салелолога, то не застали на пристани ни водителя, ни «Лендровера», ничего, что хотя бы отдаленно напоминало автомобиль. Я не скажу, что это меня удивило, так как, прожив на Самоа три года, знала, в каком состоянии находятся дороги и техника. Я знала, что даже при самых добрых намерениях можно не избежать аварии. Но моему попутчику не хватало той терпимости, которую приносит общение с островитянами.

— Я плачу, и я требую! Верните мне деньги! — кричал он, сея страх среди самых маленьких жителей Салелолога. При этом он смотрел на меня такими глазами, которые ясно давали понять, что он знает, кого должен благодарить за такое оскорбительное отношение к нему, и хорошо это запомнит…

Гид зашла в один из домов на пристани, а когда через минуту оттуда вышла, сразу было видно, что у нее приятные новости.

— Сейчас придет автобус, — сказала она.

Мистер позеленел.

— Я не… — начал он прерывающимся голосом, но тут, видимо, понял, что произносить дальнейшие слова совершенно бесполезно, и умолк, не закончив фразу.

Подошел автобус. И тут оказалось, что он будет целиком в нашем распоряжении. Господин тотчас подсчитал, сколько потеряно денег из-за пустующих мест, и просиял. Все-таки его здесь оценили. А я… я втихомолку вздохнула, пожалев всех тех, кто где-то на дорогах Савайи будет тщетно ждать автобуса. Я не спросила даже, чей родственник водитель.