Антони Смит - Две горсти песку

Встреча Нового, 1962 года в клубе Керимджи происходила как обычно. «Газели» встали вместе с нами, пригубили фруктовый сок, поморгали и улыбнулись. 1962 год начался превосходно. Превосходное настроение не покидало нас и когда мы четыре часа спустя, оставив в клубе прочих членов нашей компании, с песнями и смехом побрели по хитрому переплетению тесных улочек Занзибара. Было вдоволь луж и душно, как в оранжерее. И были тупики, но только на первый взгляд, потому что нашим глазам вдруг открывались заключенные в чудные рамки виды на пляж и буруны, которые беззвучно рассыпались в лунном свете на краю моря. И конечно, на каждом шагу из земли торчали корни. По-прежнему в небе скользили рваные облака, скользили не туда, куда надо, угрожая сорвать нашу экспедицию еще до того, как она началась.

На следующий день меня разбудили хлопающая форточка и развевающаяся занавеска. В комнате бушевал шторм, и не только в комнате, но и над всем островом. На Маврикий налетел циклон, его действие простерлось до самого Занзибара. Нам не замедлили сообщить, что шторм в это время года явление совершенно необычное. При таком ветре нечего было и думать о вылете, зато он привел в наши ряды Шарля Пова, который стал четвертым членом экспедиции. Шарль был родом из Кейптауна и говорил с ярко выраженным южноафриканским акцентом. Он совершал путешествие по Африке на попутных машинах. Ему захотелось поплавать около коралловых рифов («Боже, что за краски — фантастика!»), но шторм помешал, и Шарль принялся помогать нам («Только сумасшедший может считать эти паршивые веревки достаточно толстыми»), вместо того чтобы слоняться без дела по городу («А вообще-то город шикарный, это точно»). Он всюду носил с собой лемура, который лазил по хозяину, а устав, забирался к нему в карман и засыпал. Проголодавшись, этот лемур мог съесть бесконечное количество кузнечиков. Трапеза прекращалась лишь после того, как все ресурсы Шарля оказывались исчерпанными.

Хотя ветер не позволил нам взлететь в первый день января, как это предусматривал график, разработанный в Лондоне, мы не сидели сложа руки. Когда вам предстоит поспешный старт (а это неизбежно в воздухоплавании, ибо с той секунды, когда аэронавт оторвался от земли, путь назад отрезан), приходится все дела заканчивать до вылета, ничего не откладывая на потом. Надо было организовать перевозку остающегося снаряжения на материк. Надо было поблагодарить всех, кого следовало. Надо было свертывать работы, а ведь у нас оставалась еще куча незавершенных дел. Сюда относилась заготовка песка на пляже, приведение в порядок аэростата (я обнаружил, что не хватает веревок, соединяющих гондолу с кольцом), разговор с диспетчером аэропорта, уточнение договоренности с полицией и воинской частью и подбор новой стартовой площадки. Вопрос о площадке решился успешно, хотя тактически мы действовали не совсем безупречно.

Местное радио сообщило, что шар вылетит со спортивной площадки школы имени короля Георга VI. Радиорепортеры проведали о нашем замысле прежде, чем мы успели переговорить с директором школы. Понятно, он возмутился, и его недовольство еще больше возросло, когда старший инспектор, который приехал вместе со мной, чтобы помочь мне, предположил, что соберется не меньше пяти тысяч человек. Наш разговор принял скучный оборот. Тогда я добавил, что на площадку привезут десять тонн баллонов со взрывчатой начинкой, что мы не можем точно указать не только час, но даже и день старта после наполнения оболочки, что необходимо присутствие пожарной команды и, наконец, что аэростат может оказаться сильнее нас, вырваться и натворить бед. Подобно человеку, готовому сразиться один на один, но предпочитающему отступить, когда на него навалятся пятеро, директор сдался, услышав, сколько неприятностей ему грозит, и мы со старшим инспектором крепко пожали его мужественную руку.

У занзибарцев есть один минус — гостеприимство. На нас со всех сторон сыпались приглашения. Мы даже были вынуждены произносить речи.

— Господи, — сказал Шарль, — что это еще за благородные замашки? Но меня им не вывести из себя.

А сколько шуточек на тему воздухоплавания мы наслушались! Может быть, с нашей стороны было некрасиво глумиться над ними, но многие говорили буквально одно и то же. И это бы еще ничего, если бы каждый остряк не считал себя оригинальным и не хохотал до упаду от собственного остроумия. Через некоторое время мы начали классифицировать эти остроты. Самая популярная из них не заслуживает того, чтобы ее здесь приводить. Острота номер два дословно звучала так: «Если вы наполняете шар горячим воздухом, его у нас здесь сколько угодно». Сказав это, жалкий остряк начинал биться в конвульсиях. Мы смотрели на эти корчи с холодным отвращением, с каким пуританин из Массачусетса созерцает пьяного забулдыгу на улице. Следующее место занимала не менее дурацкая шуточка: «Кто из вас первым вылетит за борт?» Опять корчи в пыли, и опять пуританское высокомерие и презрение с нашей стороны. Еще острили по поводу проколов и отправления естественной надобности в полете, но эти и многие другие остроты не были удостоены даже места в классификации.

Потом мы вдруг сообразили, что наше умение невозмутимо выслушивать глупости и делать каменное лицо еще комичнее, чем сами остроты в глазах этих презренных лиц. И когда острякам наконец удавалось совладать со своими грудными клетками, наступала наша очередь корчиться, держаться за бока, ловить ртом воздух, гримасничать и все такое прочее, но, конечно, на более высоком уровне.

Наряду с теми, кто наводил на нас тоску своими остротами, точнее, дословным повторением чужих острот, за что их в общем-то нельзя было упрекать, были еще другие, изводившие нас откровенно глупыми вопросами. Наверно, мы зря подсмеивались над их пороками, но уж очень часто нам задавали такие вопросы, что хоть караул кричи. Одно дело — оправданное неведение, другое — откровенный идиотизм. Многие вопросы заслуживали уважительного ответа, сколько бы раз мы их ни слышали, например: из чего сделана оболочка, какой газ мы применяем, каковы размеры аэростата, как фамилия мастера, как крепятся веревки к гондоле и к сетке, как сажают воздушный шар.

Но я бы строго наказывал за вопросы, в которых участвует не разум, а только страсть почесать язык. Например: «А как же вы возвращаетесь к месту старта?» И в том же духе: «Как вы правите шаром?» Люди, спрашивающие, чем мы наполняем оболочку — кислородом, азотом или каким-нибудь сжатым газом, не заслуживали, на наш взгляд, учтивого отношения. Ведь окружающий нас воздух почти на сто процентов состоит из смеси кислорода и азота, и всякий сжатый газ весит больше несжатого, поэтому мы в свою очередь спрашивали этих людей, задумывались ли они над тем, как такой шар оторвется от земли. Спору нет, мы порой реагировали довольно резко, но нам казалось, что мы вправе задать такой контрвопрос; мало того, иногда мы еще спрашивали, известно ли им, почему деревянная чурка не тонет. Невежливый вопрос, что и говорить, но мы утешались тем, что далеко не все могли на него ответить.