Юрий Курочкин - Легенда о Золотой Бабе

Он с возмущением посмотрел на меня:

— Дайте сюда тетрадь, тогда будем разговаривать.

— Но позвольте...

— Дайте мне тетрадь, — упорно повторил он.

Я наконец взорвался:

— Послушайте, молодой человек! Мало того что вы мистифицируете меня каким-то нахальным... да, да — нахальным... своим письмом, мало того что я больше месяца трудился для вас, перерывая гималаи книг, и что я уже сколько времени названиваю по вашему телефону, так вы еще забываете прибавить слово «пожалуйста» к вашей обаятельной просьбе дать вам тетрадь! А я пенсионер, и меня ждет своя работа!.. И я не обязан. Да-с!

Лицо юноши стало меняться. Отмякла жесткость взгляда, появилась нерешительность, сменившаяся затем самым простодушным удивлением.

— Какое письмо?.. Какой телефон?.. У меня нет телефона...

Он еще отпирается!

— А это? — я с возмущением сунул ему под нос злополучное письмо.

—Это не мое... Я не писал его!

Настала моя очередь удивиться:

— А чье же это письмо?

— Я... не знаю.

Мы оба растерянно помолчали.

— Так что же вам от меня угодно, милостивый государь?

— Мне нужна моя тетрадь. И... деньги, которые были в ней.

Я опешил.

— Знаете что... Давайте разберемся по порядку...

И мы начали разбираться. Начали в шесть часов в читальном зале библиотеки, а закончили в полночь у меня дома. Рассказ Миши (так зовут моего нового знакомого) заслуживает отдельного изложения, и я не премину это сделать дальше. Пока же скажу, что тетрадь, которую искал Миша, была в самодельном парусиновом переплете с тесемочками. А фотограф показался ему подозрительным. В этом я позволил себе усомниться: людям надо верить!

Много дней мы ждали возможного прихода фотографа Сурена. Но он, словно почуяв что-то, не появлялся. Зато мы всласть наговорились за это время с Мишей и очень подружились. Мне давно не хватало юного друга, так любящего свой край, так умеющего слушать (о, это большое искусство, свидетельствующее о бездне других хороших качеств!), которому я мог бы передать свои знания о крае, накопленные в моей голове и в моих архивах за пятьдесят с лишним лет краеведческих занятий.

Но вчера фотограф попался-таки мне. Он прохаживался по Набережной около плотины с неизменным фотоаппаратом через плечо и беспокойно оглядывался по сторонам. Мое появление явно не обрадовало его. Он даже попытался укрыться за толстым тополем в надежде остаться незамеченным. Но когда понял, что это бесполезно, то выдавил из себя подобие улыбки и поспешно — даже слишком поспешно — направился ко мне.

— А!.. Здравствуйте, глубокоуважаемый... Простите, что был столь неаккуратен. Болел. Этот идиотский вирусный грипп... Но я вам непременно занесу ваши карточки.

Он хотел улизнуть, но я взял его за пуговицу:

— Да, да, пожалуйста. Я очень прошу вас. Хотя бы завтра, часов в семь. Конечно, в библиотеке.

— М-м... Завтра я, вероятно, не смогу...

— Нет, я очень прошу вас: зайдите завтра. Тем более, мне надо передать забытую вами бумажку.

— Какую бумажку, мой дорогой? — с улыбкой спросил он, хотя глаза были злыми.

— Довольно странную: «Толстуха — четверг...»

Фотограф побледнел.

— Да... я, кажется, забыл... Дайте же эту бумажку, пожалуйста!

— К сожалению, не могу. Она дома. Если хотите, могу завтра принести ее. И адрес шамана Золотой Бабы — в прошлый раз я по забывчивости перепутал его...

— Хорошо, завтра так завтра. А сейчас, простите, спешу.

Я освободил, наконец, его пуговицу, и он почти побежал от меня, придерживая рукой трепыхающийся фотоаппарат.

Я свернул в переулок. Но что-то заставило меня через минуту осторожно выглянуть из-за угла. Мой фотограф словно никуда не убегал. Он стоял у парапета Набережной и разговаривал с толстой накрашенной дамой. «Не «Толстуха» ли это? Ну и вкус», — подумал я...

Сегодня на целый час ранее назначенного я пришел в библиотеку и уселся на свое постоянное место, чтобы в ожидании фотографа пополнить эти записи. Тем более...

Тем более, что вчера объявился третий соискатель Золотой Бабы! И об этом надо обязательно сейчас записать.

Миша в соседней комнате, где-то под потолком роется в «Записках УОЛЕ». Сердитый. Он уверен, что фотограф жулик. Ах, Миша, Миша! Ты милый парень, но ты, конечно, ошибаешься. Людям надо вер...

(На этом записи обрываются. На странице темнеет какое-то ржавое пятно.)

Я должен подробно описать эту историю, чтобы не забыть ничего, так как, мне кажется, она еще не окончена и за нею может крыться что-то значительное.

Она началась в тот день, когда в нашем стройуправлении выдавали зарплату.

Старший геодезист Иван Петрович, с которым мы в тот день разбивали трассу водопровода на дальнем участке, решил закончить работу пораньше.

— Ты того... Управься уже сам... Мне к начальству успеть надо, — сказал он, поглядывая на часы.

Я знал, куда нужно было успеть Ивану Петровичу. Его Марья Ивановна — весьма решительная женщина. Она обычно подстерегала нашего геодезиста у кассы и, нагрузив сумками и авоськами, под собственным конвоем отправляла домой, тогда как Ивану Петровичу это было решительно ни к чему, ибо любимого пива дома не полагалось даже в получку.

И все-таки Иван Петрович славный мужик. Это он зазвал меня к себе топорабочим, когда я пришел наниматься на стройку обязательно бетонщиком. Он убедил меня, что в бетонщики нужны люди посильнее и постарше, что бетонщиков на стройке и так достаточно и что если в современных романах и повестях молодой человек на стройке всегда только бетонщик или монтажник, то это не значит, что народному хозяйству не нужны рабочие других специальностей. А грамотного и толкового рабочего, годного в помощники геодезисту, найти бывает куда труднее, чем обычного бетонщика, тем более, что бетонщик специальность отмирающая: везде в дело идет сборный железобетон.

В прочитанной за мои семнадцать лет литературе героев-геодезистов не встречалось, но я со вздохом вынужден был согласиться идти в топорабочие, потому что вакансий бетонщиков не оказалось.

Вскоре я поблагодарил Ивана Петровича за хороший совет. Во-первых, в литературе и в истории, оказывается, известно немало выдающихся геодезистов: только мы о них, к сожалению, мало знаем. И, право, если я в будущем стану хорошим геодезистом, многие из моих желаний могут осуществиться: осваивать новые районы страны и при этом быть первым, тем, кто пролагает путь остальным, — разве этого мало?