Кирилл Кобрин - Книга перемещений: пост(нон)фикшн

Я ходил мимо «Родины» (то есть сначала меня возили в коляске, потом ходил, а потом даже сам кое-кого возил в коляске) первые тридцать шесть лет моей жизни. Я лицезрел этот летний храм киноискусства каждый учебный день с крыльца школы, а если повезет, еще и из окна класса. В течение трех с лишним десятилетий – моя любимая часть Автозаводского парка, который, в чем я глубочайшим образом уверен, был лучшей частью Горького (и, какое-то время, Нижнего Новгорода). Из этой точки начинались все парковые маршруты, которые оборачивались приключениями житейскими, романтическими, циническими – и даже, как становится ясно сейчас, культурными. При всем при этом никто не удосуживался обратить внимание на само здание: мимо него прогуливались, пробегали, проезжали на лыжах, около него пыхали и разливали, в него заходили полюбоваться на прекрасную Анжелику и неунывающего танцора диско. Между тем «Родина» – одно из самых странных зданий, которые я когда-либо видел, а многие автозаводцы и вообще ничего подобного не лицезрели в своей жизни. Вообразите себе деревянный корпус в виде вытянутого прямоугольника, с двускатной крышей и треугольным фронтоном. Фасад смотрит на северный вход в парк, южная задняя короткая сторона прямоугольника представляет собой летнюю театральную сцену. Стены выкрашены в желтый цвет с легким темноватым оттенком. Фасад украшен тремя закругленными арками (центральная побольше), покоящимися на белых колоннах с довольно странным зубчатым ордером. С боков к «Родине» пристроены галереи с белой колоннадой, с такими же ордерами, в деревянную решетку врезаны стрельчатые арки, не столько в готическом, сколько в восточном духе. Над каждой колонной – желтая восьмиконечная звездочка, тоже вполне ориентальная (не чуждая и стилистике пламенеющей готики). Все строение производит совершенно фантастическое впечатление. Сказки тысячи и одной ночи в месте отдыха рабочего класса. Пролетарская Альгамбра.

С какого-то момента я начал задумываться об этой странной «Родине». Даже не задумываться, а просто восхищаться: ведь чем дальше в прошлое уходил золотой век Автозаводского парка, Автозавода, города Горького, Советского Союза, чем в больший упадок погружалась эта часть света и эта часть ПКиО, тем прекраснее становилась моя Альгамбра. Снесли лимонадно-мороженый пентагон, выкорчевали газированные автоматы, вымерла пивнуха, сам Автозаводский парк сначала запустел, одичал, погрузился в кому, а потом стал просыпаться, но явно не к лучшей жизни, эманируя жирную шашлычную вонь под блядский ритмишко постсоветской попсы. А здесь, на северо-западном краю, все дремало прекрасной дремой: стены «Родины» облупились, двери наглухо забиты железными щитами, из крыши растет нежное хрупкое деревцо, пол летней эстрады проломили, потом выломали, потом он и вовсе исчез. Ильича увезли в неизвестном направлении, клумба превратилась в дикий островок, заросший травой, на месте памятника остался бетонный круг, будто вождь слез с постамента и ушел подземным ходом, прикрыв за собой люк. Там, в подземелье, он пишет новую версию «Развития капитализма в России».

В конце концов несколько лет назад кинотеатр загорелся, и от него едва уцелели одни стены. От эстрады и вовсе ничего. Зрительные ряды под открытым небом разобрали давно, из асфальта на их месте уже пробивается травка. Советская цивилизация кончилась, но многие загадки ее остались. Например, такая: кто и зачем построил здесь, в сердце пролетарского района пролетарского города, голливудскую декорацию к «Волшебной лампе Аладдина», эту иллюстрацию к истории обывательского вкуса второй трети прошлого века? На первый взгляд, ответить на вопрос не очень сложно. Летний кинотеатр «Победа» («Родиной» он стал позже) построен летом – осенью 1944 года на месте бывшего рынка. Он был задуман как первый элемент паркового комплекса, разбить который постановили еще перед войной, когда строили ГАЗ и жилой район вокруг него. Спроектировал «Победу» горьковский архитектор Борис Михайлович Анисимов; за стремительное возведение «театра» (как его называют тогдашние документы) Анисимов и прораб Елизаров были награждены золотыми часами. Есть мнение, что «Победу» поставили – со всеми ее деревянными ордерами и галереями – немецкие и венгерские пленные. Вот, собственно, и все. Конечно, еще многое хотелось бы узнать; например, почему архитектор Анисимов (1909–1985) так любил ориентальный стиль и неоготику (еще один его странный автозаводский памятник – станция детской железной дороги, сейчас Дворец бракосочетания; но он попроще, пофашистее, посталинистее)? правда ли это были немцы и венгры? что сказали тогдашние горьковские начальники, увидев архитектурное чудо? что все-таки думали о нем поколения автозаводцев? Но это вопросы частные, любопытство неглубокое, которое может утолить любой квалифицированный краевед, если таковой на Автозаводе найдется. Есть вещи и посложнее. Например: что все это значит?

Будь это архитектурная прихоть американского миллионера времен «Великого Гэтсби», располагайся наша «Родина» где-нибудь в Калифорнии или в Лас-Вегасе, вопросов нет, все ясно. Хемингуэй был прав в споре со Скоттом Фицджеральдом: богатые отличаются от обычных людей только тем, что у них больше денег. И больше возможностей, добавим мы от себя, включая возможность устроить себе жилье в соответствии с самыми причудливыми представлениями о прекрасном. Богатые вообще любят все красивое – как, впрочем, и бедные. Но наш случай иной. Что же это за государственная страсть к изящному в разоренной войной стране, в только что наспех возведенном индустриальном районе у начальников, озабоченных – под страхом лагеря и расстрела – выпуском грузовиков и танков? В таком мире лишь идеология может воспарить над убогой жизненной необходимостью; и верно, ведь перед нами – идеологический жест, вовремя придуманный, точно рассчитанный, хорошо сработавший. Избыточная ориентальщина, стрельчатые арки, полумасонские звезды и прочие экзотизмы – верные признаки того, что мы имеем дело с империей, объединяющей под своим скипетром полмира и претендующей если не на остальную половину, то хотя бы на ее часть. Все стили будут в гости к нам, вся красота подвластна подданным Третьего Рима. Мировая война будет выиграна, сомнений нет – а это значит, что Советский Союз из локальной сверхсилы превратится в мировую державу с понятными дальнейшими импликациями, геополитическими и культурными. Конечно, есть уже сталинский ампир, но на краях этого большого стиля должен быть еще один, маргинальный большой стиль – а что, как не крайний экзотизм и радикальная историческая эклектика, может стать таковым? О, автозаводские начальники сорок четвертого года и архитектор Анисимов были совсем не просты. Вспомним две мелкие вроде бы детали: немцев с венграми и название нового летнего театра. Кто, как не побежденные, должны строить победителям зал для зрелищ и увеселений, да еще и под названием «Победа»?