Василий Пасецкий - Виллем Баренц

Время тянулось медленно. Подходил к концу декабрь. Солнце шло на лето, а зима — на мороз. Холода особенно усилились перед Новым годом.

26 декабря ударил такой сильный мороз, что все в доме замерзло. Согреться не было никакой возможности, хотя почти непрестанно топилась печь. Путешественники укрывались многочисленными одеялами и теплыми вещами, но это помогало мало. Кто-то предложил нагревать на огне камни и железные шары и согревать ими постели. Однако, проснувшись утром, зимовщики с ужасом увидели, что все койки покрылись толстым слоем инея.

Они ободряли себя только тем, что день стал прибывать, полярная ночь с каждыми сутками отступала все дальше и дальше к северу, и уже через несколько недель солнце покажется над льдами страшного и коварного Карского моря и осветит алыми лучами берега Новой Земли, завьюженное зимовье и заискрится на ослепительно белом снегу.

Этой надеждой жили моряки, веря что с наступлением дня тяжкая участь их значительно облегчится.

Последние дни декабря свирепствовали вьюги, наметая огромные сугробы, достигавшие высоты конька крыши. Новый год путешественники провели взаперти. Начался он теми же метелями и ветрами, которые донимали их последние месяцы минувшего года.

В середине января запасы дров сильно истощились и мореплаватели снова стали жечь каменный уголь. Но на этот раз обошлось без особых происшествий, так как обитатели зимовья внимательно следили за печкой. Но каменного угля было мало. В это же время обнаружилось, что запасов хлеба в действительности меньше, чем думали раньше. Ежедневный паек, состоявший из порции в 300 граммов, пришлось урезать. Вскоре экспедиция потеряла еще одного участника.

31 января над горизонтом появилось солнце. С его появлением воскресла надежда на благополучное окончание зимовки. Погода несколько смягчилась. Однако вьюги и снег попрежнему не оставляли зимовщиков в покос и засыпали сугробами дом до самой крыши. Мореплаватели приспособили для сообщений с внешним миром дымоход от печки.

С возвращением солнца появились и медведи, исчезнувшие во время полярной ночи из окрестностей Ледяной гавани. Они подходили к зимовью, заглядывали в сени, а иногда забирались на крышу дома и поднимали страшный рев. Особенно привлекал их корабль. Всякий раз навещая покинутое судно, моряки находили следы десятков животных. В поисках съестного медведи сломали люк над камбузом и утащили его на несколько метров от корабля. Почти ни одна экскурсия в район Ледяной гавани не проходила без встреч с обитателями дрейфующих льдов и арктических земель.

Между тем каменного угля оставался небольшой запас на самый крайний случай. Зимовщики вынуждены были впрячься в сани и отправиться за дровами, собранными минувшей осенью в устье речки на северо-восточном берегу Новой Земли. От постоянных холодов, от жестоких условий жизни в наскоро сколоченном доме, от систематического недоедания люди ослабели. Они едва добирались обратно к дому. «Мы делали больше, чем позволяли силы» — скупо замечает Геррит де-Фер. Некоторые моряки сильно обмораживались во время этих походов и выбывали из строя. Несколько человек страдало от цынги. Среди них был «мудрый и опытный штурман» Виллем Баренц. Надломили ли его лишения трех плаваний и долгой зимовки или угнетали мысли о том, что ему не удалось и, повидимому, не удастся открыть проход по ледовитым морям в Китай? Неизвестно. Единственный документальный источник — драгоценный «Морской дневник» Геррита де-Фера — не сохранил каких-либо сведений о переживаниях и настроениях главного штурмана.

Несмотря на тяжелую болезнь, Виллем Баренц продолжал вести научные наблюдения. Ежедневно производились метеорологические наблюдения. Впоследствии опубликованные, они явились материалом исключительной научной ценности, дававшим представление о климатических условиях Новой Земли в то время.

В течение всей зимовки велись наблюдения над склонением магнитной стрелки и десятки раз определялось местоположение Ледяной гавани. Одновременно Виллем Баренц трудился над картой полярных стран, на ней он показал свои плавания в Северный Ледовитый океан, нанес западное, северо-восточное и отчасти восточное побережья Новой Земли, очертания которой изображались весьма схематично.

Между тем запасы провизии внушали серьезные опасения. Первого мая сварили последний кусок мяса. Оставалось немножко бэкона, хлеб и вино. Но настал день, когда и свинина, которой ежедневно выдавалось каждому около 55 граммов, была израсходована.

В мае продолжались метели. Морякам казалось, что скверная погода никогда не кончится. Впрочем, море, несмотря на мороз, благодаря устойчивым западным ветрам было свободно. Но Ледяная гавань была попрежнему скована льдом; здесь, окруженный со всех сторон высокими торосами, находился полуразбитый корабль. Всего лишь около сотни шагов отделяли его от чистой воды.

Спутники Баренца обратились к нему с просьбой уговорить капитана покинуть этот унылый край ледяного молчания.

Главный штурман внимательно и ласково выслушал своих верных исстрадавшихся помощников и обещал убедить Якова Гемскерка в ближайшие недели отправиться обратно в Нидерланды.

Но капитан решил подождать до конца мая, и покинуть корабль вместе с находившимися на нем товарами, если к этому времени он попрежнему будет зажат льдами, и плыть на шлюпках к берегам России в надежде встретить голландское судно.

Мореплаватели начали готовить все необходимое для далекого и опасного пути. Прежде всего оснастили и починили шлюпки. Но это оказалось очень трудным делом для обессилевших людей. 29 мая десять моряков отправилось к кораблю, поблизости от которого на льду находилась большая лодка. Метели навыожили около нее большие сугробы. Откопать ее из-под снега стоило путешественникам неимоверных усилий, а сдвинуть ее с места они не смогли. Сознание собственного бессилия тяжело подействовало на команду. Как ни уговаривал Яков Гемскерк подчиненных напрячь свои силы, чтобы не остаться навсегда на Новой Земле, однако слова его не придали энергии отчаявшимся людям. Бросив работу, они ушли в зимовье.

Когда путешественники вернулись в дом и отдохнули, Виллем Баренц, здоровье которого ухудшалось с каждым днем, нашел в себе силы ободрить своих спутников павших духом. Он, тяжело больной и изможденный недугом, вместе с капитаном вышел из зимовья и стал чинить другую лодку, лежавшую поблизости. Моряки последовали их примеру и скоро от недавнего уныния и неверия в возможность выбраться из этих мрачных мест не осталось и следа. Работа спорилась. Моряки, искусные в плотничьем деле, трудились над лодкой, а остальные шили паруса, готовили снасти, чинили одежду и обувь.