Карин Мюллер - Вкус листьев коки

По окончании мессы все прошли вперед, к изображению Девы Марии. Они медленно передвигались мимо – группками по трое-четверо. Женщины, что стояли рядом со мной, тихонько всхлипывали. Даже мужчины роняли молчаливые слезы. Они вставали и уходили, все еще плача и сжимая крестики на шее. Только тогда я поняла, в чем дело. Они танцевали не для зрителей и не для того, чтобы похвастаться перед друзьями. Этот танец исполнялся для Девы Марии и был свидетельством их веры. Вся процессия представляла собой акт покаяния, призванный умилостивить ее, пока она взирала на танцоров с небес.

Я оглянулась на следующую труппу, которая только подошла к дверям. Их костюмы представляли собой круглые широкие белые цилиндры в перьях; они окутывали танцоров с головы до пят.

Дева Мария бы ими гордилась.

Танцы продолжались весь день и ночь. Когда последние танцоры устало вошли в церковь, все зрители внезапно направились к центральной площади. На помостах стояли мокрые насквозь музыканты с надутыми щеками. Каждый оркестр стремился переиграть остальных.

– Битва музыкантов! – провозгласил какой-то юноша и протянул мне пиво. Площадь была заполнена празднующими людьми; они танцевали, пили и, казалось, не слышали какофонии, царившей вокруг. Толстопузые матроны торговали вареными козлиными головами, а единственным напитком было пиво.

Я опустошила стакан, съела вареный глаз и улизнула, чтобы подготовиться ко второй части карнавала Оруро – боям на водяных пистолетах, которые должны были продолжиться всю неделю. Я купила целлофановый дождевик, дюжину шариков с водой и два тюбика пены для бритья. Я была уверена, что смогу отразить любое нападение. И вышла на площадь.

В меня тут же запустили двадцать наполненных водой шариков. В ответ я швырнула один. В меня полетели еще двадцать. Я попробовала выпустить струю пены – результат был тот же. Тогда я решила, что сегодня нарываться не стоит.

Потратив три тюбика пены, я, наконец, выяснила правила игры: пленных не брать; не обижаться; целиться в иностранцев. Поскольку вокруг меня было примерно пять тысяч боливийцев и все они следовали правилам № 1 и № 3, мне, похоже, оставалось лишь соблюдать правило № 2.

Однако я была не единственной мишенью в толпе. В двух шагах перед собой я увидела человека, который был похож на ходячую рекламу взбитых сливок. Я догнала его и представилась.

– У нас в Британии такого не увидишь, – ответил сгусток пены для бритья, улыбнулся и взял меня под руку. – Прогуляемся?

– Голову выше, расправь плечи! – наставлял он меня, и каждый раз, когда мне хотелось дать отпор нападающим, тихонько напоминал: – Помни о достоинстве, моя дорогая.

Путевые заметки: «Я уже не надеялась, что куда-нибудь уеду, когда в нескольких футах от меня притормозили два немецких мотоциклиста. Я запрыгала и бросилась их обнимать. Они очень удивились. Я спросила, не подвезут ли они меня. Они согласились».

К югу от Оруро раскинулась унылая, лишенная всякой живности местность – суровые горные пики, долины, завывающие ветра и мерцающие воды соляных озер. Это Альтиплано. Здесь палящее полуденное солнце сжигает кожу до пузырей, а ночной воздух ледяными сосульками пронизывает легкие. Серая земля. Серое небо. Они незаметно сливаются на горизонте, который все удаляется, как бесконечный, сводящий с ума мираж. В этом забытом богом краю немного жителей. В основном индейцы аймара, живущие в домах своих предков. В их жилах до сих пор течет та легендарная, упрямая кровь, что так и не позволила инкам до конца покорить аймара. Они были единственным племенем, которое выжило после того, как отказалось говорить на языке инков.

Но их свободолюбие обрекло их на опасную жизнь на грани человеческого выживания. Они работают в шахтах, на полях и пастбищах и влачат унылое существование, сражаясь с воющими ветрами, разреженным воздухом и ледяным холодом.

Альтиплано на самом деле не что иное, как котлован глубиной в пятнадцать тысяч футов, заполненный осадочными породами. Здешняя почва могла бы быть плодородной, однако постоянные ветра и просоленная земля препятствуют любым усилиям наладить сельское хозяйство или животноводство. И вот упорные индейцы, которым свойственна изобретательность, занялись сбором соли.

Крошечный городок Уйюни в южноболивийском захолустье граничит с великими соляными озерами. Здесь тонны белых кристалликов добывают из земли, нагружают ими караваны лам и везут по Соляному пути за триста миль, на рынок.

Я надеялась найти один из таких караванов, идущий по древнему маршруту, и присоединиться к нему на неделю или две.

Часам к десяти мне удалось познакомиться с Тито, который некогда возглавлял туристическое бюро Уйюни. Он предложил отвезти нас к единственному фермеру, который до сих пор перевозил соль на ламах. Мы быстро отыскали грузовик и направились в безлюдную сельскую местность.

Мы нашли хозяина каравана среди пологих холмов, открытых всем ветрам. Тито вышел из машины и поговорил с ним на кечуа, объяснив, кто мы такие и чего хотим. Я недоумевала, почему он не говорит по-испански, пока не услышала, как он поучает фермера, чтобы тот просил за свои услуги не меньше тысячи долларов в день. Я оглядела старика, его рваные штаны и перчатки без пальцев; мне очень хотелось поехать с ним, но такие условия меня не устраивали. Домой мы ехали молча.

Ну, если не на ламах, то на мотоцикле я точно могла бы проехаться к соляным озерам. Центральная площадь кишела маленькими турагентствами, каждое из которых занимало одну комнатку. Гигантские плакаты расхваливали «суперпредложение – путешествие по пустыне».

– Мотоцикл? – сказали мне в первом агентстве. – Это невозможно. Но у нас есть группа из восьми туристов; выезжаем после обеда, на трех джипах…

Я зашла во второе, третье, четвертое агентство, но, видимо, двухколесный транспорт не пользовался особым спросом. Тогда я начала тормозить мотоциклистов на улице и спрашивать, где тут можно взять напрокат мотоцикл на несколько недель. Я даже пробралась на местную телерадиостанцию и попыталась дать объявление о покупке мотоцикла.

К концу дня я сидела на тротуаре у входа в одно из турагентств в полном отчаянии. Ни мотоциклов, ни лам и ни одного водителя грузовика, который хотел бы отправиться на юг, в Чили, в середине сезона дождей. Впервые с начала путешествия я действительно не знала, что делать.

Тут я услышала рев мотоцикла и огляделась: вдруг это кто-то, с кем мне еще не удалось поговорить? Из-за угла показались два затянутых в кожу мотоциклиста; они остановились у тротуара в каких-то десяти футах от меня. Их мотоциклы были нагружены скарбом, разложенным по корзинам. Корзины были покрыты такой коркой грязи, точно побывали в аду и успели вернуться.