Владимир Чивилихин - Серебряные рельсы (сборник)

Начальник Сибтранспроекта ласково посмотрел на его непомерно широкую спину, вздрогнул, когда Кошурников шумно прикрыл за собой дверь, хотел было закурить, но вдруг рассмеялся – на столе было пусто, пачка папирос исчезла…

Шел незабываемый сорок второй – тревожный, огневой год. Наш народ накапливал силы, чтобы сломать хребет фашистскому зверю. Стальной пружиной напрягся фронт к осени, когда вместе со всей армией под Сталинградом насмерть встали полки сибирских стрелков. Но Родине надо было, чтобы в это грозовое время люди шли не только на запад, к фронту, но и на восток – в горы и тайгу. И вместе со всеми разведчики будущего несли тяжелую ношу войны…

Было их трое.

Знакомясь с начальником, Алеша Журавлев чуть не охнул от боли.

Кошурников отступил на шаг, оглядел статного парня с ног до головы, уважительно протянул:

– Ничего!

– Что «ничего»? – спросил Алексей.

– У некоторых пальчики враз белеют, по неделе потом за гитару не берутся. А ты ничего.

– Какой там «ничего»! – Алеша рассмеялся. – Думал, копыта откину. Только с Костей вы так не знакомьтесь. Ладно?

Журавлева взяли в проектный институт перед войной прямо со студенческой скамьи. Студенты любили этого покладистого, немногословного парня. Умных разговоров он не переваривал. Стоило в студенческой компании затеять спор о жизни, любви, подвиге и прочих высоких материях, как Алеша протискивался к дверям, чтобы в общежитском дворе крутануть на турнике «солнышко» либо покидать двухпудовку. Лишь временами, когда переговорившие обо всем на свете друзья сидели обалдевшие, Алеша заводил к потолку глаза и произносил мечтательно:

– Эх, ребята! Встретиться бы лет через тридцать! Какая жизнь будет!

Дружить с ним было необременительно и просто, а в дружбе он оставался верным до конца. Может быть, поэтому ребята шли за ним гуртом, если ему надо было что-то провернуть, как говорится, по общественной линии.

Все знали упорство и какую-то странную скрытность Алешки Журавлева. Незадолго до выпускного вечера выяснилось, например, что Алешка может летать на самолете. Вскоре после защиты диплома он пригласил друзей на аэродром:

– Пойдемте, корешки, со мной. Летать буду первый раз…

Диплом он получил обыкновенный, без отличия, но Алешку хорошо знали в изыскательских партиях, и сейчас Кошурников без звука взял его в трудный поход.

Другое дело Костя Стофато. Кошурников не вдруг раскусил этого узкоплечего парня, типичного горожанина. Главное, Костя ни разу не бывал в тайге, не хлебнул изыскательской жизни. Хорошо бы взять вместо него опытного геолога – Казыр в геологическом отношении был для Кошурникова сплошным «белым пятном». Но надежного специалиста сейчас не находилось. Экспедиции был нужен и сметчик для подсчета примерных затрат на строительство будущей дороги. Выбор пал на Стофато. Костя сам рвался в тайгу – одна камеральная работа ограничивает кругозор изыскателя.

Молодые инженеры еще не оперились, однако Кошурников не захотел в такое время, когда каждый человек был на счету, брать ни одного из своих учеников – все они сейчас расправляли крылья в самостоятельных полетах. Если б можно было захватить с собой Женьку Алексеева или Володьку Козлова! С Алексеевым они побратались на памятных ангарских изысканиях. Что за время было! Братск тогда считался глухоманью. Но весной тридцать второго года нагрянули на Ангару пришлые люди – гидрологи, лесные таксаторы, изыскатели, геологи. Раскинули свои палатки москвичи и ленинградцы, по-хозяйски расположились сибиряки. По городу ходили слухи, что леса тут будут сводить, протянут с ходу железную дорогу и вроде бы даже собираются перегораживать Ангару у Падуна. Местные старики посмеивались – Ангару-то, однако, нипочем не остановить, – но охотно нанимались проводниками к этим веселым, бесшабашным пришельцам.

Поисковые партии экипировались в Братске и уходили в тайгу. Ни одному инженеру и технику в партии Кошурникова не стукнуло еще тридцати. Двадцатисемилетний начальник партии был, казалось, моложе всех – чаще других смеялся, предпринимал самые отчаянные вылазки в лес, быстрее остальных умел тратить деньги, а когда в поле изыскателей так свирепо ели комары, что можно было взбеситься, Кошурников, неподвижно замерший у нивелира, говорил:

– Пусть жрут! Крови у меня хватит.

Он приходил в лагерь с опухшим, расчесанным лицом и все равно громче других пел вечерами в палатке. Неуемного, живого начальника уравновешивали старший техник Женька Алексеев – рассудительный, упорный, спокойный парень, и техник Володька Козлов – молчун, здоровяк и безответный работяга.

Володьку Кошурников подобрал где-то в тайге семнадцатилетним парнишкой и сделал добрым изыскателем. На него можно было положиться, как на самого себя. Козлов вечно просился на самые сложные участки трассы, силушка в нем играла, как в самом Кошурникове. Дружба троих изыскателей крепла потом на других трассах. Это была мужская дружба хорошей закваски. Не та легковесная дружба, когда у иного человека бывает «фотографический» друг, друг-собутыльник или «друг с баяном». Каждый из троих товарищей знал, что двое других поделятся с ним последним сухарем, сделают за него работу, если будет в этом нужда, в случае чего потащат на себе из тайги…

Если б Женьку и Володьку с собой! Но Алексеев был далеко. Он сильно вырос в предвоенные годы, стал первоклассным инженером и сейчас сам выполнял ответственное задание. Зато Козлов ни минуты не сомневался, что Михалыч возьмет его в Саянскую экспедицию.

– Вдвоем пройдем, Михалыч! – уверял он. – Без проводника пройдем!

Вначале Кошурников и сам думал взять его в компаньоны. Но когда изучил предварительный вариант, то выяснилось, что судьба всей экспедиции будет зависеть от одного важнейшего обстоятельства. Дело в том, что трассу будущей дороги от Абакана до Нижнеудинска он решил наметить по наиболее короткому пути. Сама природа подсказала маршрут экспедиции – вдоль реки Казыр. Легче строить дорогу вдоль реки – всегда над берегом есть терраса, всегда под руками надежное транспортное средство, всегда полно рыбы, леса, питьевой и технической воды. Долина Казыра составила бы две трети условного варианта – это было редким и счастливым совпадением.

Но чтобы перевалить с верховьев Казыра на восток, к Транссибирской магистрали, надо было преодолеть высокий хребет – один из кряжей Агульских белков. Кошурников наметил, как ему казалось, самое глубокое седло для перевала и решил послать туда Козлова, чтобы тот срочно определил, какой длины потребуется перевальный тоннель. Володя Козлов с партией, состоящей в основном из студентов НИВИТа, выехал в Саяны. Он торопился, потому что перед отъездом состоялся у них с Михалычем решительный разговор.