Николай Ловцов - В горах Северного Урала

История образования Вишерской пещеры, по-моему, аналогична появлению и исчезновению кизелов. Но однако Вишерская пещера поражает своими размерами. До сего времени еще никто не занимался ее детальным исследованием. Пройдено всего около 10 километров. Может быть, она тянется не на один десяток километров — этого никто не знает. Ее направление на восток заставляет предполагать, не пересекает ли она под землей Уральский хребет? А если пересекает, то не пользовались ли ей в древнее время пещерные люди? Мне кажется, что пещера сулит много интересного.

— Как ты думаешь, где конец пещеры?

— Конец, — усмехнулся Качур, — да выхода в этой пещере как-будто нет. Не нашли еще.

— Позволь, неужели никто не интересовался?

— Ходили, брат, многие, да пройдут километров 10 и точка. Конца не видят, потолкутся и обратно. Ведь если здесь заплутаешься, то гибель верная — это тебе не лес. Правда, был у нас тут один человек, любитель собирать кости разные, камни, на которых видны были скелеты рыб, птиц, и вот говорил он, что пещера идет к Половинке, к Медвежьему Спою, а эта скала как раз на хребтовине Урала, значит направление нашей пещеры на Азию.

Впоследствии я нашел несколько человек, которые посещали Вишерскую пещеру. Они в один голос утверждали, что километров на 10, на 12 бывали, ну а дальше не ходили, боялись заплутаться. Однако к рассказу Качура ничего не могли добавить.

Нам пора было выбираться. Качур шагал впереди. Свет его шахтерской бензиновой лампочки багровым пламенем играл на сталактитах. Ледяные столбы вспыхивали, горели, потухали. Когда я засвечивал свой электрический фонарь, темные длинные тени ложились под ноги.

На часах семь. Там, на поверхности, вечер, а здесь ночь. Мне хочется скорее выбраться на волю. Однако приходит в голову, что сейчас под землю, во мраке, не мы одни. Где-нибудь под нами тысячи углекопов напрягают свои мышцы, добывают для страны твердое топливо. Они там за делом.

Проходит еще час. Я напрягаю память, стараюсь припомнить, найти знакомые арки, колонны, узоры свода — и везде все одинаково. Мне неожиданно стало страшно, жутко, ведь я не могу ориентироваться. Вот сейчас я не знаю, были ли мы в этом коридоре, зале. Мой фонарь шарит по низу. Я указываю на землю моему спутнику. Ведь мы как-будто идем обратно, а на мокрой глинистой почве нет отпечатков наших ног. Видимо мы зашли в одно из многочисленных ответвлений пещеры. Фонарем мы освещаем зал, осматриваем почву за сталагмитами — никаких признаков человеческого посещения. Вот мелькает гладь подземного озера, оно какой-то странной формы, длинное, со множеством заливов и размером много больше тех, которые мы встречали до сего времени.

— Заворачивай обратно, — не та дорога…

Я послушно поворачиваю. По своим следам мы выбираемся к узенькому проходу с аркой. От этого прохода мы, видимо, и повернули. Находим старые следы, шагаем по ним… Из-за угла, из мрака какой-то ниши вылетают две летучие мыши. Они кувыркаются в свете моего фонаря, ныряют во мрак, снова появляются. Они, видимо, встревожены необыкновенным светом электрического накала, для них он ослепителен, ярче солнца.

— Выход близко, — бодро бросает Качур.

Но выхода опять нет. Мы снова у озера с заливами, мы опять на этом проклятом ответвлении.

Шагаем еще раз к арке, по пути делаем заметки на сталагмитах, у многих обламываем вершины — они остаются сзади, напоминают инвалидов. Сюда к ним мы уже не вернемся, эти известковые култышки порукой.

В лицо пахнуло ветром. В глубине, за нашими спинами он завыл, завизжал, замер. Теперь мы шагаем бодрее, сквозняк, наверняка, дует из выхода. Ноги вязнут в грязи, а вот почва повышается, суше. Ба, мертвая жаба!

— Гляди, гляди, ведь, я ее ухлопал недалеко от входа. А вон след моего каблука.

Луч моего фонаря нащупывает обертки от папирос, Качур становится перед ними и качает головой.

— Взаправду мы здесь бывали. Я тебя говорю, слушай: заплутаться здесь мы не можем, а вот пробродить могли бы. Ну, теперь скоро ужин…

И Качур так начинает вышагивать, что я еле поспеваю за ним. Наконец где-то он поворачивает, исчезает. Я с недоумением его ищу. В стороне мелькает огонь шахтерки. Я спешу к нему. Качур кричит:

— Лезь, я уже скоро дома…

Я падаю на колени и, как огнепоклонник, ползу по узкому горлу выхода к свету. Но однако куда же Качур меня ведет — света нет? Отстать я боюсь и тревожно спрашиваю:

— Качур, мы опять не туда попали…

Мой голос глохнет. Свежо, обдувает теплым ветерком. Я нажимаю кнопку фонаря, передо мной вырастают мягкие ветви уральских пихт.

— Да вставай же ты, какой право смешной, что зверь с огнем.

Я растерянно задираю голову. Где я? Все еще но могу сообразить, что из пещеры мы уже выползли.

— Вставай, говорю, вставай, — трясет меня за плечи Качур.

Я медленно поднимаюсь, Качур достает папиросы, дает мне, закуривает.

— Вишь, как тебя пещера обделала, чего ты, как очумелый.

— Понимаешь, день был, жарко, солнце, — растерянно бормочу я.

— Ты вон про что. Ну, брат, на часы взгляни. Ночь сейчас на дворе, и там в пещере ночь была, она тебя за мозги и тряхнула. Шагаем к Кизелу, дорога не ближняя.

Я смотрю на часы. Стрелки стоят на одиннадцати. Вон оно что.

— Ну, спасибо, Качур, — я громко смеюсь, и мы торопливо идем к копям.