Галина Навлицкая - Осака

Однако в возникновении этого взгляда на урбанизационный процесс важным оказалось то, что в обсуждении судьбы города было много абстрактного теоретизирования. Казалось, наиболее приближенным к насущным задачам реальной городской ситуации стал «План перестройки Токио», опубликованный К. Тангэ в 1960 г. Однако этот план, рисуя перспективы строительства города в бухте как разрешение жилищной проблемы, давал весьма отдаленную картину. Несмотря на подчеркнутую национальную причастность (блоки кварталов располагались в косых, наклонных стенах громадных конструкций, напоминающих древние японские жилища), наиболее близкими к осуществлению оказались не те части проекта, которые давали кардинальное решение основных городских проблем, а техническая сторона проектирования, предполагающая осушительные работы в бухте и возведение искусственных островов на сваях.

Не хватало территорий для дальнейшего расширения промышленного комплекса в Тихоокеанской зоне, поэтому уже в середине 60-х годов в Осакской и Токийской бухтах, в заливах Кобе и Нагоя стали создаваться искусственные территории для промышленных целей, размещения новых предприятий и, следовательно, усугубления и без того кризисной ситуации.

Линия скоростной железной дороги — Син Токайдо — единственное, что из всей грандиозной системы метаболистического «дерева» нашло конкретное воплощение в строительстве 60-х годов. Однако эта дорога, рассматривающаяся как первая линия метро будущего грандиозного девяностомиллионного мегалополиса Токайдо, была лишь одной нитью из проектируемого мощного ствола параллельных транспортных магистралей, который должен был стать организующим началом в бесформенном и бескрайнем городском массиве.

Однако «должен» вовсе еще не означало «стал», и пусть даже технически совершенное решение важного, но локального транспортного вопроса не давало рецепта уничтожения социальных коллизий городского образования.

Конечно, связь между важнейшими районами страны улучшилась. Кроме того, проведение линии суперэкспресса стало началом строительства целой системы экспрессвеев — Томэй, Мэйсин, Хансин и др., однако не явилось ни обещанным спасительным методом разрешения кризисной ситуации, ни методом формирования нового, свободного от прежних недостатков города.

Словом, то, что провозглашалось прогрессивным и естественным — динамическое и бескрайнее разрастание большого города, — на поверку оказалось лозунгом, принятым на веру, а не ориентацией на жизненную реальность. Впрочем, «План перестройки Токио» не встретил однозначного отношения и в кругах архитектурной общественности. Немало было среди нее и таких представителей, которые оценивали его как лишь экстравагантный проект талантливого архитектора.

Десятилетие, прошедшее с того времени, не дало подтверждения тому, что К. Тангэ казалось правомерным, — росту города как самоценности и его оптимистическому движению к девяностомиллионному мегалополису. Более того, кризис городского образования, особенно на примере городов Тихоокеанского промышленного пояса, усилился. Засорение окружающей среды возросло настолько, что в июле 1970 г. произошло событие неординарного значения не только для Японии, но и для всего мира: сильнейшее заражение воздуха в Токио и в окрестностях столицы привело к отравлению нескольких тысяч человек. Япония оказалась первой страной в мире, вступившей в так называемую вторую стадию засорения общественной среды, проявлением которой является возникновение необратимых явлений в человеческом организме.

Это событие можно поставить в один ряд с трагическими испытаниями, перенесенными японцами впервые в истории человечества, такими, как атомная бомбардировка. А то, что подобное бедствие было следствием кризисного состояния города, вызывало предельно обостренный интерес к проектам будущего города.

Таков был своеобразный социально-психологический «анамнез», с которым японец пришел на ЭКСПО-70.

Выставку посетило огромное количество людей. Вся Япония словно стронулась с места — ехали с детьми и стариками со всех концов страны, везли инвалидов в колясках, приводили слепых, которым подробно рассказывали об экспозиции.

Жители Японских островов всегда отличались большой мобильностью, так же как и стремлением к знаниям и любознательностью — даже школьные программы предполагают обязательные экскурсии по стране и знакомство как с природой, так и с важнейшими культурно-историческими памятниками, составляющими гордость нации.

Так что неиссякаемому потоку жителей страны — устроительницы выставки не приходилось поражаться. Удивительной была их реакция на экспозицию, ошеломившая представителей многих павильонов. Экспозиция, задуманная как бестселлер, которая по всем расчетам должна вызвать максимальное внимание, привлекала всех… но не японцев. Скользнув равнодушным взглядом, они проходили мимо и надолго застывали перед самыми обычными, «промежуточными», с точки зрения персонала павильона, объектами экспозиции. Почему так происходило? Что было интересно для них в макетах деревянных коттеджей Франции и Англии, фотографиях и цветных слайдах различных кварталов, скверов, улиц городов Австралии, Канады, Италии? Что могло привлекать в безыскусной картине семейных выездов «на природу», праздничных шествий, обыденного труда на фермах и промышленных предприятиях?

Однако было ясно, что внимание к этим камерным уголкам экспозиции не случайно, а скорее целенаправленно. Японец не только подолгу рассматривал, но, видимо, что-то вычислял, прикидывал, сопоставлял. Потом, уже после закрытия выставки, стало очевидно, что самое большое внимание уделялось тому, как живет, как ощущает себя человек в урбанизированном мире с его стремительным насыщением техникой и ускорением темпов жизни.

Экспозиции разных стран оценивались с точки зрения основных стародавних принципов национального мировосприятия — человек и созданный им мир, человек и природа, мироздание.

Сверкающий, ошеломительный город будущего правил свое шумное торжество. В то же время в грохоте музыки, в театрализованной феерии японец осуществлял незаметную работу — шла проверка профессиональных концепций и социальных установок, всего того, что предлагалось ему в качестве урбанистического будущего. Наглядность городских структур и, что более важно, ориентиров грядущего образа жизни рождала все возрастающее отрицание этого города, его холодной, механистической, бездушной сущности.

С древности для мышления японца было характерно восприятие города как организованной и развивающейся системы поселения. Кроме того, план города, его физическая структура помимо чисто практического значения всегда воплощали для него определенный символический смысл. В древности и раннем средневековье город выражал универсальные космогонические принципы, четкая система его физической структуры совпадала с построением буддийской иконы мандала — своеобразной схемой вселенной. Средневековый город с находящимся в центре феодальным замком воплощал символическую модель поселения, отражающего представление как о мире, так и о социальной иерархии государства.