Иоганн Висс - Новый швейцарский Робинзон

— Не говори так о брате, — заметил я, — дурно замечать недостатки тех, с которыми нам приходится жить и которых мы должны любить. Взаимная снисходительность обеспечивает мир и счастье, тем более, что у каждого есть своя доля смешных недостатков.

Фриц сознался, что он говорил не подумав. Вслед за этим он переменил разговор. Он воспользовался поводом заговорить о жестокости испанцев во время открытия Америки, когда они приучили собак преследовать туземцев и терзать их подобно тому, как Турка растерзал бедную мартышку.

Я, с своей стороны, рассказал Фрицу все, что знал о нравах обезьян.

Эти разговоры до того скоротали нам время пути, что мы неожиданно очутились в кругу своих, которые вышли нам навстречу, на берег ручья.

Собаки приветствовали одна другую громким лаем. Этот гам до того испугал обезьянку, что она снова вскочила на плечи Фрица и уже не хотела сойти с них.

Едва завидев нас, дети подняли радостный крик; но восторг их еще усилился, когда они увидели маленькую обезьянку, которая дрожа цеплялась за платье Фрица.

— Ах, обезьяна! Обезьяна! Где вы нашли ее? Как вы ее поймали? Какая она хорошенькая!

А заметив наши запасы, они стали спрашивать:

— Что это за палки и что за шары, которыми увешан папа?

Вопросы задавались так торопливо, что мы не могли отвечать на них.

Когда первый восторг утих, я сказал:

— Благодаря Бога, мы возвратились целы и невредимы, и принесли вам, дорогие мои, много хороших вещей. Но мы отправились искать и желали найти людей; к сожалению, не нашли ни одного человека, не нашли ни малейшего следа наших товарищей по крушению.

— Не нарушай нашей радости, друг мой, — сказала жена. — Поблагодарим Бога за то, что мы опять все вместе. Снимайте с себя ношу и расскажите нам подробности вашего путешествия.

Тотчас же все принялся снимать с нас часть нашей ноши.

Эрнест завладел кокосовыми орехами, которых он однако не узнал. Франсуа принял посуду из тыквы, которой все удивлялись, и свой маленький прибор, который он тут же признал более красивым, чем его прежний прибор из серебра. Жак взял мое ружье, мать охотничью сумку; Фриц роздал сахарные трости и снова привязал обезьянку к спине Турка. Затем он передал свое ружье Эрнесту, который не замедлил заметить, что мы напрасно отяготили себя слишком большой ношей и что это могло подвергнуть нас опасности. Добрая мать, поняв эту непрямую жалобу ребенка, освободила его от кокосовых орехов, и наш маленький караван пустился в путь к палатке.

— Если б Эрнест знал название шаров, которые взяла у него мама, то, конечно, не отдал бы их. Это кокосовые орехи!

— Кокосовые орехи, — воскликнул Эрнест, — кокосовые орехи! Мама, пожалуйста, отдай мне их; я могу нести их вместе с ружьем.

— Нет, — возразила мать, — ты скоро стал бы жаловаться, а мне неохота слушать твои жалобы.

— Обещаю тебе, что не стану жаловаться, — возразил Эрнест, — к тому же я могу бросить эти длинные хлысты, а ружье нести в руке.

— Но знаешь ли ты, — сказал Фриц, — что эти хлысты ничто иное, как сахарный тростник, и я научу вас всех как пить из тростей заключающийся в них прекрасный сок.

— Да, да! — разом вскричали дети, — станем пить сахарный сок!..

Фриц отправился вперед с братьями, которым показал сообщенный мной способ; я остался позади один с женой и удовлетворил ее справедливому любопытству рассказом о наших маленьких приключениях.

Ни один из принесенных нами предметов не доставил такого удовольствия нашей хозяйке, как вырезанная из тыквы посуда. Как несовершенна она ни была, но могла принести нам действительную пользу.

Когда мы достигли палатки, я очень обрадовался, увидя, что все приготовлено для обеда.

На очаге стоял чугунок, полный привлекательного бульона. С одной стороны его был вертел, усаженный рыбой; с другой — жарилась утка, жир которой стекал в большую раковину. Невдалеке от очага бочонок с выбитым дном содержал чрезвычайно привлекательные голландские сыры. Все эти вещи сильно возбуждали наш аппетит, скорее обманутый, чем удовлетворенный снедью, найденный нами в пути.

Но я не воздержался заметить жене, что мы слишком рано начинаем истреблять нашу живность и что лучше было бы дать ей расплодиться.

— Успокойся, — сказала мне жена, — обед приготовлен не в ущерб нашей живности. Рыбу наловил Франсуа, а жаркое добыл Эрнест, который называет свою дичь каким-то странным именем.

— Я называю ее настоящим именем: это глупый пингвин, — возразил наш молодой ученый. — Это животное позволило мне подойти к нему и убить его палкой. На ногах у него четыре пальца соединены перепонкой, клюв длинный и сильный, на конце загнутый. Все эти признаки согласны с описанием пингвина в естественно-исторической книге Джонатана Франклина.

Я поздравил моего маленького ученого с пользой, которую он умел извлекать из своего чтения, и мы уселись кружком на песке, для обеда. Всякий из нас был снабжен чашкой и ложкой из тыквы. В ожидании, чтобы суп немного остыл, дети разбили несколько кокосовых орехов и с жадностью выпили из них молоко. После супа мы принялись за рыбу, которая показалась нам очень сухой, а затем за утку, которая сильно отзывала ворванью. Однако, это не помешало нам поздравить друг друга с полным обедом. Лучшая приправа к пище — голод.

Обезьяна очень естественно привлекала общее внимание. Дети поочередно мочили угол своего носового платка в кокосовое молоко, давая обезьянке сосать его. Маленькое животное, по-видимому, сосало это молоко с большим наслаждением, и мы убедились, что нам будет легко воспитать ее. Было решено назвать ее Кнопсом.

Фриц спросил, не захотим ли мы выпить его кокосового шампанского.

— Сперва отведай его сам, — ответил я, — и посмотри, можно ли предложить его нам.

Но едва приблизил он кувшин к губам, как состроил ужаснейшую гримасу и воскликнул:

— Пфа! Это уксус!

— Я предсказывал это, — заметил я. — Но нет худа без добра: этот уксус может послужить нам приправой к слишком сухой рыбе.

Я налил в мою тарелку немного уксусу. Все последовали моему примеру и стали хвалить кокосовый уксус.

Когда мы кончили обедать, солнце уже начало скрываться за горизонтом, и потому, совершив сообща вечернюю молитву, мы отправились в палатку, в постели.

Кнопс был помещен между Фрицем и Жаком, которые тщательно укрыли его, чтобы он не озяб. — Это наш сыночек, — говорили они, смеясь.

И на эту ночь, уверившись, что около палатки не видно никакого врага, я закрыл ее и улегся подле моей семьи, члены которой уже спали.

После непродолжительного сна, я был разбужен ворчанием собак и беспокойством живности, поместившейся на коньке палатки. Я тотчас же вскочил и вышел в сопровождении жены и Фрица, который спал гораздо чутче своих братьев. Из предосторожности каждый из нас захватил с собой оружие.