Виктор Ерофеев - Очарованный остров. Новые сказки об Италии

Жители каждого из двух городков на острове изъясняются между собой на своих наречиях: в Капри — на каприйском, в Анакапри — совсем на другом, анакаприйском. Разница между ними не меньше, чем между русским и украинским. Встречаясь, каприйцы с анакаприйцами изъясняются только на общеитальянском, выученном в школе. Вообще пестрота итальянских диалектов поражает: что ни городок, то язык со своими особенностями в произношении, лексике и грамматике. На соседнем острове Искья пять городков и языков столько же. Казалось бы, за сто пятьдесят лет после объединения Италии диалекты должны были ослабеть, ан нет, живут себе и процветают.

Зато в какие только разновидности суржика не довелось мне здесь вслушаться! Какие жмеринский и мелитопольский акценты! Выходцы из бывшего Союза, как вода, растекшаяся из разбитого котла, просочились и сюда, и теперь сторожат местные виллы, казы и казины, ремонтируют их к летнему сезону, меняют трубы и работают в три руки в отдыхающих садах и огородах.

Дорога в Анакапри — узкий серпантин, извивающийся по уступам почти отвесных скал. Рейсовые автобусики ходят туда из Капри довольно часто. Главное — не стоять со стороны обрыва и не смотреть вниз, если не хочешь, чтобы по спине время от времени пробегал легкий холодок. Пассажиры в автобусе галдят, как голодные птицы, обсуждая рождественские подарки, насущные дела и семейную жизнь соседей и родственников.

На Монте-Соляро (Солнечную гору), самую высокую точку острова, за пятнадцать минут поднимает канатка. Билет можно купить не только туда и обратно, но и в одну сторону, чтобы потом спускаться полдня своим ходом по извилистым тропкам вниз. Ни времени, ни сил на такой подвиг у меня не было.

Насладившись дивными видами, открывающимися на все четыре: на заснеженное жерло Везувия и торчащий из-под воды верблюжий горб искитанского Эпомео, на далекий остров Вентотене, едва различимый на горизонте, и купола каприйских церквей, сверху похожие на войлочные шапочки, я спустился обратно, по дороге взглянув на крепость корсара Барбароссы и осмотрев свысока местные сады и огороды, медленно проплывающие под ногами.

Анакапри своей малодоступностью привлекал разного рода отшельников и любителей скрытного, по разным причинам, образа жизни. Таковым был, например, шведский врач Аксель Мунте, купивший некогда участок, на котором обнаружились развалины одного из императорских дворцов — виллы Дамекута. Все ценное из того, что можно было вывезти с места раскопок, плавно перекочевало на построенную им для себя любимого виллу Сан-Микеле. Интерьеры дома украсились античными статуями, барельефами и мозаиками, собственный ботанический сад в миниатюре — всевозможными причудливыми обломками, а парапет странной часовни во имя самого хозяина — розово-мраморной безлицей сфинксихой. Кстати, колонки, подпирающие крышу часовенной галереи, с такими же точно капителями, какие я потом видел в Чертозе, — только в миниатюре.

В саду наиболее примечательным показался мне шестисторонний каменный алтарь какого-то морского бога: три его ровные стороны чередуются с тремя вогнутыми. Я назвал его для себя «козерожьим жертвенником», поскольку на ровных сторонах красовались козероги, а на вогнутых — трезубцехвостые морские кони, извитотелистые быки и еще какие-то причудливые существа, определить род и вид которых я бы поручил только очень крупным специалистам в области мифо-биологии.

А вот и Каза Росса (Красный дом). Она построена в 1878 году военным врачом Джоном Маккоуэном, героем Гражданской войны в США, жившим долгие годы на острове и владевшим местной достопримечательностью — Голубым гротом, в котором из-за слишком бурного моря мне так и не довелось побывать. Каза Росса окружила собой средневековую Арагонскую башню начала XV века, и ее ложномавританский стиль кажется довольно близким подлинному. Красный цвет, в который выкрашены наружные и внутренние стены, — совсем не тот привычный всем чистый красный, а скорее багряный — цвет стен в античных императорских дворцах. Остатки штукатурки, окрашенной в этот багряный, хотя и изрядно выцветший, я видел и на вилле Йовис, и на вилле Дамекута.

Балконы и окна богато инкрустированы майоликой. Над порталом заглавными буквами надпись на древнегреческом:

«ΧΑΙΡΕ Ω ΠΟΛΙΤΑ ΑΠΡΑΓΟΠΟΛΕΩΣ»

(«Здравствуй, о гражданин Апрагополя»).

Апрагополем (Праздноградом) называлась, по свидетельству Светония, каприйская вилла, находившаяся по соседству с виллой императора Августа, который поселил на ней однажды своих друзей. Позднее будто бы это прозвание распространилось и на весь остров, но достоверных сведений об этом не найдено.

Каза Росса была закрыта, но сквозь зарешеченный вход были хорошо видны античные статуи, куски разноцветного мрамора и вмурованные в стены барельефы. Так же как Аксель Мунте для украшения своей виллы потрошил развалины виллы Дамекута, Джон Маккоуэн для оформления интерьера своего дома растаскивал Голубой грот и обнаруженную прямо над ним античную виллу Градола.

Времени, чтобы добраться на виллу Дамекута, не осталось. И я решил вернуться в Капри, где еще остались пока неведомые мне уголки.

Чертоза (Картезианский монастырь) ди Сан-Джакомо была когда-то крупной обителью с обширным хозяйством, садами и виноградниками. Основанная в XIV веке на месте одного из императорских дворцов, она пережила бурный расцвет во второй половине XVI, когда Чертозой и был обретен нынешний вид.

Из первоначальных построек сохранился только старый монастырский двор, галереи которого опираются на каменные грубой выделки колонны с капителями, украшенными особенной растительно-плодовой резьбой. При Наполеоне ее, как и все остальные монастыри на острове, закрыли. Теперь в его стенах библиотека, хранящая в своих недрах и русские книги, оставшиеся здесь от той самой партийно-просветительской школы для рабочих, и небольшой художественный музей.

На подходе к Чертозе меня встретил ржавый и несколько покосившийся указатель «Al Museo» («К музею»). Музей был закрыт, и мне пришлось вернуться, чтобы осмотреть его, на следующий день. Зато проход на монастырские дворы и задворки оказался открытым, и я добрел по ним через уютный сад до скалистого обрыва — естественной границы Чертозы. В саду из всех произрастений обратили на себя внимание гигантские фикусы со змеевидными корнями, свисающими с ветвей до самой земли и, хаотически переплетаясь и извиваясь, уходящими под землю. Казалось, стоит только к ним приблизиться — и станешь новым Лаокооном.

Рисковать я не стал и поскорее удалился в гостиницу: спать, спать, спать.