Карл Май - Сатана и Искариот. Части первая и вторая

Но лейтенант все тянул с обручением, и мы наконец узнали, что он буквально по уши в долгах, дочка дала ему отставку и гордо отвернулась от него.

Вот тут-то и появился вербовщик переселенцев, и когда он расписал нам чудесную страну Мексику, где рудники полны золота и серебра, где кабальеро скачут на великолепных жеребцах под красными чепраками, где дамы лежат в гамаках и курят ароматные сигары, тогда Юдит, моя единственная дочь, перестала мечтать о чем-либо ином; она тоже захотела стать сеньорой в гамаке, и мне пришлось пойти навстречу ее желаниям, продать свой дом и свое дело, чтобы стать здесь влиятельным и могущественным человеком. Вы тоже едете на асиенду Арройо, поэтому сможете видеть, как будут возрастать мой вес и мое значение.

Но Геркулес, узнав о том, что мы отправляемся за море, тоже пошел к агенту и подписал контракт, чтобы не потерять мою несравненную дочь и, может быть, получить ее в конце концов в жены. Он собрал все свои сбережения, тайно вышел из цирковой труппы, и мы, когда прибыли на судно, пришли в неистовство, увидев этого человека среди путников, отправляющихся в страну, где текут не только мед и молоко, но — даже золото и серебро, чтобы наполнить карманы тех, которым удается открыть их в нужное время и в нужном месте.

Если вы хотите быть представленным моей дочери, то можете теперь пойти со мной, но сначала вы должны торжественно пообещать мне, что совершенно откажетесь от попыток завоевать ее сердце и ее любовь, ее руку и ее состояние.

Этот человек был круглым дураком, совершеннейшим болваном, слишком любящим отцом, доверяющим во всем своей дочери, чье кокетство и тщеславие можно было сравнить только с ее же бессовестностью. Тем не менее мне не хотелось обижать его отрицательным ответом, хотя никакого удовольствия от «разрешения представить себя» я тоже не испытывал. Как раз в это время ко мне приблизился мормон и поманил к себе, чтобы показать место, отведенное для меня на корабле.

Под главной палубой располагались крохотные каюты, каждая из которых предназначалась для двух человек. Слуга провел меня в предназначенное мне помещение, где я заметил, что буду в нем не один, поскольку второе место уже было занято.

— С кем я буду здесь жить? — спросил я.

— С крепким долговязым немцем, которого зовут Геркулес, — послышалось в ответ.

— Что это за парень?

— Очень спокойный человек. Вы не смогли бы найти лучшего соседа. Бедный парень, кажется, нацелился на прекрасную еврейку, потому что он, вечно стоя в отдалении, не сводит с нее глаз, хотя она совсем не обращает на него внимания.

Это сообщение меня удовлетворило. Бегать за этой девчонкой было бессмысленно, но он, кажется, был порядочным человеком. Кроме того, одет он был лучше и богаче других, кое-что накопил, несмотря на свою профессию, сбивающую к легкой жизни. Все это свидетельствовало в его пользу, и я считал, что мы поладим на короткое время перехода до Лобоса.

Иллюминаторы были открыты, а поэтому в каюте оказалось гораздо прохладнее, чем наверху, на палубе, где почти не было защиты от жара низвергающихся прямо на голову солнечных лучей; поэтому я вытянулся на простой койке и желал бы пролежать на ней до конца рейса. Через короткое время дверь распахнулась, и на пороге показался Геркулес. Он бросил подозрительный взгляд на меня и промолвил:

— Слуга только что сказал мне, что он разместил здесь вас, хотя я уже оплатил всю каюту. Я слышал, что вы немец, поэтому решился стерпеть; надеюсь, у меня не будет повода сожалеть о своем решении.

Это было сказано достаточно ясно, но у этого доброго человека были личные проблемы, что оправдывало его грубость, а поэтому я ответил ему с улыбкой, приветливым тоном:

— Я постараюсь поддерживать с вами хорошие отношения, потому что вы как сосед по каюте подходите мне гораздо больше, чем другие пассажиры.

— Почему это? Вы же меня совсем не знаете. К чему эта лесть? Я не люблю подобного обращения.

— Это не лесть, а сущая правда. Старый еврей все рассказал мне про вас. Вам не придется обижаться на меня.

— Если вы этого действительно хотите, то не ухаживайте за Юдит. Каждого, кто попытается это сделать, я уложу на землю вот этим кулаком!

— Не беспокойтесь! — улыбнулся я. — На такой тропинке мы никогда не встретимся. Но почему же тогда вы не пришибли лейтенанта?

— Я его пожалел. Мне ничего не стоило расплющить ему нос, но я знал, что неверность Юдит вызвана не самим лейтенантом, а его яркой формой. Давайте больше не говорить об этом, а старик пусть болтает, что хочет. Я знаю, что делаю, и больше ничего не хочу слышать о поведении Юдит и ее отце.

— Да и мне не доставляет ни малейшего удовольствия ими заниматься, но скажите мне, по крайней мере, как зовут старика и каким родом деятельности он занимается?

— Больше всего он занимался мехами, а еще завел ломбард. Он сколотил себе небольшое состояние, и это лишило его разума.

— Он полагает, что за короткое время в Мексике станет Крезом[35]. Быть может, вы придерживаетесь такого же взгляда?

— Да мне такое и в ум не приходило! Я не такой легковерный, как Якоб Зильберберг — так зовут отца Юдит. Напротив, я скорее убежден, что агент был законченным негодяем, а бедные люди встретятся здесь с такими опасностями, о которых они и не подозревают. Поэтому я и поехал с ними. Я хочу стать защитником Юдит и уверен, что тогда она образумится.

Он опустился на свое место и замолчал. Попыток продолжить разговор я не предпринял. Позднее, когда шхуна шла под относительно сильным бризом, отчего жара стала терпимее, я вернулся на верхнюю палубу и расположился в укромном местечке, откуда мог без помех наблюдать за происходящим. Вскоре ко мне подошел Зильберберг, вновь заведший разговор о своей дочери, но я дал ему очень ясно понять, что меня эта тема нисколько не интересует, и тогда он отошел, не спросив даже, хочу ли я быть представленным его любимице.

Ненадолго подходил ко мне мормон, перекинувшийся со мной парой слов. Он ходил по палубе, от одного пассажира к другому, приветливо разговаривал с каждым, угощал сигарами, гладил по щекам детишек — в общем, делал все, чтобы завоевать доверие и расположение людей.

Дольше всего он задержался возле Юдит, с которой о чем-то оживленно беседовал, тогда как Геркулес в это время стоял возле люка, ведущего в каюты, и внимательно наблюдал за обоими. Брови его были сдвинуты, а губы плотно сжаты. Мне показалось, что в этот момент на горизонте показалось облачко, которое позднее закроет все небо и разразится громом и молнией.

О пассажирах на корабле заботились довольно хорошо. Помещения не были забиты битком, хватало питьевой воды и сытной пищи. Никто не жаловался, и каждый с безмятежной надеждой смотрел в будущее. Один я не доверял этой безмятежной обстановке и сомневался в радужных перспективах. Геркулеса я не принимал в расчет, потому что его недоверие было неосознанным, и он тоже не знал, в чем его обманывают. Возможно, я зря думал о мормоне плохо? Мне надо было перебраться через границу, к Виннету, а Лобос лежал как раз по дороге. Поездка мне ничего не стоила. Казалось бы, эта ситуация должна была меня устраивать. Лучше ли было добираться до Лобоса самому, не связываясь с мормоном и не заботясь об его поляках?