Отто Гофман - Опасности диких стран

Последнее было сделано со стороны диких, потому что они боялись знаменитого лазутчика, Питера-Дьявола, которого не поймали, и, предполагая, что он находится еще невдалеке от острова, считали его способным помериться силами с тремя из них оставшимися на берегу.

— Идите, — сказал один из дикарей пленникам, которые из боязни сурового обращения молча последовали за ним.

Тот индеец, который говорил, пошел вперед, направляясь к северу от холма; пленники следовали за ним, один за другим, а двое остальных индейцев с оружием в руках составляли арьергард.

— Ну, теперь дело идет о жизни и смерти, — проворчал лазутчик, оставляя поспешно, но осторожно свое убежище и спускаясь к востоку с холма в надежде, что ему удастся прежде индейцев достичь челноков, оставленных для их отплытия.

«Если бы пресмыкающиеся трусы заснули только на острове, как я этого ожидал… — думал он и, зная, что за ним никто не наблюдает, с быстротой оленя сбежал с холма и затем поспешил по тому же направлению, по которому шли его враги. — Да, если бы они заснули, то мне предстояла бы очень легкая работа, или же если бы они по крайней мере остались на острове лишь до утра, чтобы у меня было время позвать на помощь молодого человека, то все было бы хорошо, но дело теперь идет так, что я принужден действовать один. Биться теперь будет моим лозунгом, и если им удастся уйти живыми с пленными, то они унесут с собой и скальп Питера, это верно!»

Несмотря на обход, сделанный старым лазутчиком, чтобы избежать своих врагов, он все-таки раньше их достиг северной оконечности острова и тотчас же заметил два челнока, которые лежали высоко на берегу, дабы волны не унесли их. Но едва сделал он это открытие, как услышал шум шагов его противников и шедших с ними пленников. Быстро отскочил он в сторону, в густой кустарник, приготовил нож и томагавк и в ту же минуту увидел индейцев, остановившихся на песчаной береговой полосе. Индейцы шли очень скоро, потому что в душе они ощущали сильный страх. Как только все остановились, один из дикарей разрезал веревку, связывавшую мистера Штанфорта с другими пленниками. Двое других дикарей бросились на него и повалили на землю. Несчастный упал на свою раненую руку, испустив страшный крик и от боли потеряв сознание; женщины же вскрикнули от ужаса, сочувствия и негодования.

Тогда с демонской жестокостью дикари ударили женщин, чтобы научить их владеть своими чувствами; двое индейцев без малейшего сострадания принялись связывать ноги и без того бесчувственного Штанфорта, в то время как третий напрягал все силы, чтобы столкнуть в воду челноки Индейцы связали ноги мистеру Штанфорту, нагнулись и положили около себя свои мушкеты.

Питер, кровь которого кипела от гнева и желания мести за только что совершенный поступок, не мог улучить более благоприятной минуты для нападения; с диким криком выскочил он и, прежде чем пораженные дикари успели подняться, одного ударил по голове томагавком, а другому всадил нож в спину.

Затем схватил один из мушкетов, лежавших на земле, прицелился в третьего, и не успел тот опомниться, как он всадил ему весь заряд в грудь. Все это было делом одной минуты.

— Ура! Красные черти! — кричал лазутчик. — Подождите, вы еще узнаете Питера-Дьявола!

Но теперь ему некогда было изливать свой гнев; хотя индеец, в которого он выстрелил и упал на землю мертвым, но с другим дело обошлось не так легко.

Получивший удар по голове хотя и был ранен, но не потерял сознания, а другой также был еще в состоянии держать оружие. Между тем как первый бросился на лазутчика и ударил его так, что тот пошатнулся, другой схватил мушкет и выстрелил прямо в грудь Питера. Но, к счастью, ружье дало осечку; прежде чем он успел снова взвести курок, Питер и первый индеец катались по земле в смертельной борьбе; тогда он приготовился нанести удар охотнику, как только это будет возможно сделать, не поранив товарища.

В то время как женщины громко кричали от страха и ужаса, Пелегу, которого индейцы, принимая за безумного, связали не слишком крепко, удалось освободиться от своих уз. Когда он заметил, что раненный Питером индеец обернулся к нему спиной, он быстро прыгнул ему под ноги и ударил по ним так сильно, что тот потерял равновесие и покатился по земле. Пока индеец, ослабленный сильным кровотечением из своей раны, силился приподняться, Пелег поспешно схватил мушкет убитого индейца, приставил его к голове лежавшего, и вслед за выстрелом индеец покатился мертвым.

Это был решительный момент битвы, даровавший нашим друзьям полную победу; вслед за тем Питер приподнялся, весь окровавленный, но живой, а индеец, с которым он дрался, лежал мертвый.

— Ура! — прогремел лазутчик. — Белоголовый, это вы сделали, не правда ли? Ах, да, — прибавил он, когда Пелег указал на свой заткнутый рот, и поспешил вытащить затычку изо рта юноши.

— Ну, теперь, кажется, все обстоит благополучно, Питер? — спросил Пелег, получив возможность говорить. Благоразумная речь юноши удивила женщин едва ли не более самого их спасения и полнейшего освобождения от дикарей.

Охотник крепко пожал руку юноше, который после этого дела с дикими и в наших глазах сделался героем, и сказал ему:

— Да вы в самом деле молодец, Белоголовый, я говорил это раньше и всегда буду говорить то же; если я когда-нибудь услышу, что о вас отзовутся иначе, то я заставлю переменить о вас мнение. Это я вам обещаю.

Когда утихла первая радость от неожиданного освобождения, наши друзья обратили все свое внимание на бедного Амоса Штанфорта, который теперь пришел в себя и только что узнал о своем чудесном спасении. Так как он был еще очень слаб, то они заботливо положили его на дно челнока; вслед за тем и другие немедленно разместились в обеих лодках и отчалили от берега, где каждая лишняя минута могла подвергнуть их новой опасности.

Мать и сестра Эдуарда едва верили, что они вновь свободны и что опять увидят уже оплаканного брата и сына, а также и дорогую Мабель.

Четверть часа спустя с невыразимой радостью заметили наши беглецы лодку, которая стояла почти на том же самом месте, где оставил ее Питер, который возвестил о счастливом возвращении громким «Ура!».

— Это вы, Питер? — спросил Эдуард дрожащим голосом.

— Да, да, мой милый, это я и со мной два челнока. — Потом он обратился к своим спутникам и сказал им шепотом: — Сидите тише, спрячьтесь, не говорите ничего, мы подшутим над ними.

Через несколько минут оба челнока встали около лодки. Эдуард и Мабель смотрели, перевесившись через борт, и вдруг вскричали в один голос:

— Великий Боже! Кто это с вами?

— Мой дорогой сын, — прозвучал голос матери, которая не могла более сдерживаться.