Лэрри Макмуртри - Одинокий голубь

– Хорошо, что я не из тех, кто может разлениться, – заметил как-то Август.

– Это ты так думаешь, я-то считаю иначе, – ответил Калл.

– Черт, Калл, если бы я вкалывал, как ты, тут бы вообще некому было думать. Ты в мыле пятнадцать часов в сутки. Человек, который вечно в мыле, ни черта не соображает.

– Я вот посмотрю, как ты сообразишь вернуть крышу на сарай, – буркнул Калл.

Налетевший со стороны Мексики маленький вихрь напрочь сдул крышу с сарая еще три года назад. К счастью, дождь в Лоунсам Дав шел раз или два в году, так что эта потеря не слишком навредила скоту, когда таковой имелся. Страдал от этого больше всего Калл, который никак не мог собрать достаточно досок, чтобы сделать новую крышу. К сожалению, тот самый редкий ливень случился как раз через неделю после того, как снесло крышу, которую бросило как раз поперек ручья Хэт. Потоком воды ее и унесло в Рио-Гранде.

– Если ты так много думаешь, то почему не подумал о том дожде? – спросил Калл. Он с тех давних времен попрекал Августа этим ливнем. Только дай Каллу повод пожаловаться, и уж он будет беречь его пуще денег.

– У Калла такой вид, будто он сейчас начнет ногами выкорчевывать пни, – заметил Август, когда Пи оторвался от кувшина, чтобы перевести дыхание.

– Она выкусила из него кусок, вот в чем дело, – сказал Пи. – Не знаю, зачем она капитану.

– Он неравнодушен к молодым кобылам, – ответил Август. – Как это он мог позволить лошади себя укусить? Мне казалось, что вы роете колодец.

– Наткнулись на скалу, – объяснил Пи. – Только одному человеку хватает места размахнуться, так что Ньют махал, а я подковывал лошадей. Капитан решил прокатиться. Он, верно, подумал, что уже как следует вымотал ее. Повернулся к ней спиной, а тут она его и цапнула.

Кобыла, о которой шла речь, была известна в городке как Чертова Сука. Калл купил ее в Мексике у каких-то caballeros[всадники], которые уверяли, что им пришлось убить индейца-команчи, чтобы раздобыть ее. Август в этом крепко сомневался, потому что вряд ли одинокий индеец станет разъезжать в этой части страны, а если индейцев было двое, то вряд ли бы тогда caballeros прожили достаточно долго, чтобы торговать этой лошадью. Кобыла была серой масти с белой мордой и белым пятном на лбу, слишком высока для индейского пони и коротконога для чистокровки. Характер ее говорил о том, что, весьма возможно, она и провела какое-то время у индейцев, но у каких индейцев и как долго можно было только гадать. Все, кто ее видел, хотели купить, настолько она была стильной, но Калл не обращал внимания на предложения, хотя и Пи Ай и Ньют жаждали от нее избавиться. Им каждый день приходилось иметь с ней дело, от чего они сильно страдали. Однажды она дала Ньюту такого пинка, что он перелетел через всю кузницу и едва не попал в горн. Пи Ай боялся ее не меньше, чем индейцев, а это что-нибудь да значило.

– А чего Ньют задержался? – спросил Август.

– Может, заснул на дне колодца, – предположил Пи Ай.

Но тут Август увидел идущего с поля парня. Тот так устал, что еле двигал ногами. Пи Ай успел уже здорово поддать, пока Ньют добирался до фургонов.

– Видит Бог, Ньют, я рад, что ты уже здесь, а осень еще не наступила, – высказался Август. – Нам бы тебя летом здорово не хватало.

– Я в кобылу камнями кидался, – усмехнулся Ньют. – Ты видел, какой шматок она выкусила из Калла? – Ньют задрал одну ногу и аккуратно счистил грязь с сапога, а Пи Ай тем временем продолжал выполаскивать пыль из горла.

Август всегда восхищался способностью Ньюта стоять на одной ноге, счищая грязь с другой.

– Ты только взгляни, Пи, – предложил он. – Уверен, ты так не сможешь.

Пи Ай настолько привык видеть Ньюта на одной ноге счищающего грязь с другой, что он не понял, чего это такого он не сможет сделать. Несколько добрых глотков виски иногда настолько притормаживали его умственные процессы, что мысли его начинали ползти со скоростью улитки. Такое чаще всего случалось на закате после тяжелого дня, проведенного за копанием колодца или подковыванием лошадей. В такие минуты Пи вдвойне радовался тому, что ему приходится работать с капитаном, а не с Гасом. Чем меньше слов, тем лучше настроение капитана, а с Гасом все как раз наоборот. У него имелась привычка выпаливать сразу несколько вопросов и высказывать несколько мнений, которые у него разбегались, как неклейменая скотина, так что трудно было выбрать что-то одно и как следует медленно обдумать. А Пи только так и умел размышлять. В таких случаях ему оставалось лишь ссылаться на свое глухое ухо, левое, которое почти не служило ему после большой драки с индейцами племени кичаи, или, как ее называли, драки у Каменного дома. Там была тяжелая заварушка, потому что у индейцев хватило ума зажечь сухую траву, и поэтому в дыму никто ничего не видел на расстоянии вытянутой руки. Они продолжали в дыму натыкаться на индейцев и стреляли в упор. Один рейнджер[здесь: пограничник] углядел индейца рядом с Пи и выстрелил слишком близко от его уха.

В тот день индейцы увели их лошадей, что возбудило в капитане Калле такую ярость, какой Пи еще не приходилось наблюдать. Это означало, что им пришлось тащиться вдоль реки Бразос пехом, а это две сотни миль, и все время тревожиться – что случится, если индейцы узнают, что они идут пешком. Пи Ай заметил, что оглох на одно ухо, лишь когда уже прошел почти весь путь.

К счастью, пока он беспокоился по поводу того, чего это такое он не может сделать, старик Боливар за звонил в колокол, зазывая к ужину, что положило конец дискуссии. Старый колокол давно потерял свой язык, но Боливар отыскал железную махину, которую каким-то образом умудрился обломать, и теперь орудовал ломом с такой силой, что, будь у колокола язык, его все равно не было бы слышно.

Солнце наконец село, и у реки было так тихо, что слышалось, как обмахиваются хвостами лошади в загонах, вернее, слышалось до той поры, пока Боливар не ударил в колокол. Хотя он скорее всего знал, что они все стоят около фургонов, куда вполне можно докричаться, Боливар продолжал бить в колокол добрые пять минут. На то у него были собственные причины, даже Калл ничего не мог с ним в этом смысле поделать. Звук унес тишину заката, что безумно раздражало Августа, и ему хотелось пойти и пристрелить старика, просто чтобы проучить его.

– Похоже, он призывает бандитов, – заметил Август, когда трезвон наконец стих. Они направились к дому, свиньи – за ними, причем хряк дожевывал где-то пойманную ящерицу. Свиньи относились в Ньюту еще лучше, чем к Августу, потому что, когда ему нечем было заняться, он скармливал им кусочки сыромятной кожи или чесал их за ухом.

– Если появятся бандиты, то, может, капитан позволит мне носить пистолет, – задумчиво сказал Ньют. Создавалось впечатление, что он никогда не дорастет до ношения оружия, хотя ему уже почти исполнилось семнадцать.