Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 1

Когда ладья причалила к пристани, я встал на фальшборт. Так я был примерно на полметра выше тех, кто стоял на пристани, меня могли видеть многие и я их. В случае чего сделаю полшага назад и прикажу грести в обратном направлении. Напротив меня стоял дородный мужчина среднего роста с длинной темно-русой с проседью бородой, одетый в высокую и широкую вверху и более узкую внизу шапку из черно-бурой лисы и с серебряной бляхой в виде грифона и черную с серебряным шитьем ферязь. Опирался он на черный посох с фигурной верхушкой, выкрашенной в золотой цвет. Нос картошкой придавал мужчине глуповатый вид, но глаза смотрели цепко. Как подсказал кормчий, звали мужчину Епифаном Сучковым, был он самым богатым боярином княжества и исполнял обязанности посадника на время отсутствия князя. Наступила пауза. Народ смотрел на меня – я смотрел на народ. Никого отдельно не выделял. Просто видел перед собой массу. И ждал, когда сработает система идентификации «свой-чужой», по результату которой собирался шагнуть вперед или назад.

Видимо, все, кто видел настоящего князя, погибли, потому что моё стояние на фальшборте поняли по-своему, как княжескую гордость. Епифан Сучок первым снял шапку и поклонился в пояс. За ним это проделали все, кто стоял на пристани, а потом и народ на улице. Разогнувшись, посадник торжественно произнес:

– Князь Александр Игоревич, посадник, игумен, священники, бояре, дети боярские, дружинники, купцы и прочий люд бьют челом тебе! Благодарим, что оказал нам честь, приняв нас под свою руку! Правь нами, детьми своими неразумными, по правде и обычаю наших дедов, а мы будет служить тебе верой и правдой!

– Добрый день! – поприветствовал я горожан, молча глазевших на меня. Видимо, такое приветствие еще не вошло в моду. Ничего, спишут на мою «византийность». – Обязуюсь быть вам хорошим князем, строгим и справедливым! – добавил я и шагнул на пристань.

Хлеб-соль никто не поднес. Наверное, этот обычай появится позже, когда не будет проблем с солью. Сейчас, как мне сказал монах Илья, она здесь в дефиците. Встречающие расступились, образовав проход, в конце которого, рядом с пристанью, стоял малый лет пятнадцати, судя по одежде, боярский сынок, который держал под узду довольно приличного, оседланного, гнедого жеребца, повернутого головой в сторону Детинца. Я догадался, что коня приготовили мне, подошел к нему и сел в седло с высокой передней лукой и низкой задней. Малый собирался вести коня под узду, но я показал жестом, что буду править сам. Подождав, когда на пристань сойдут приплывшие со мной дружинники, легонько ударил коня пятками в бока: поехали в новую жизнь!

В Детинце и на Посаде зазвонили колокола. Люди, стоявшие по обе стороны улицы, что-то говорили мне, но я не слышал их. Воспринимал только радостный эмоциональный посыл. Наверное, дела у них идут не очень хорошо, если радуются совершенно незнакомому человеку. Я поднялся по крутому склону к Вестовой башне. В ней было двое ворот, дубовые, оббитые полосами поржавевшего железа, широкие для проезда и узкие для пеших. Широкие вели в туннель с прямым подволоком, в котором было несколько бойниц. Цокот копыт образовывал эхо. Кстати, за мной верхом ехали посадник Епифан и еще несколько бояр. Где они взяли лошадей, понятия не имею, потому что возле пристани видел только одну, приготовленную для меня.

Внутри Детинца меня встретил воевода Увар Нездинич – мужчина лет под сорок с угрюмым лицом, заросшим густой курчавой бородой, черной и с седыми прядями. На голове у него был маленький островерхий железный шлем без наносника, скорее, как символ должности. Ферязь червчатая, без украшений. Темно-коричневые сапоги растоптанные, очень широкие, напоминающие короткие ласты. На широком ремне, украшенном маленькими серебряными бляшками, висела слева сабля в простых ножнах. Наши взгляды встретились лишь на мгновение, потому что воевода сразу отвел темно-карие глаза. Приветствие он пробурчал так невнятно, что, кроме меня, никто, наверное, больше и не понял, что он сказал. Взяв моего коня под узду, повел по узкой короткой улочке к княжескому терему. По обе стороны улочки располагались дворы с двухэтажными деревянными постройками. Скорее всего, боярские. Затем была площадь, на которой слева стоял деревянный Вознесенский собор, а справа, ближе к реке, находился княжеский, огороженный тыном их заостренных дубовых бревен, в котором было двое ворот: главные, соединенные с собором дощатой мостовой, и рабочие.

В воротах княжеского двора меня встретил ключник Онуфрий – хромой на левую ногу старик с седой узкой бороденкой, одетый в высокий острый темно-красный колпак, кафтан и порты. Казалось, что и сапоги у него темно-красные, хотя были коричневыми. В Киевской Руси красный цвет всех оттенков любили даже больше, чем в Западной Европе. Особой симпатией пользовался червчатый – красно-фиолетовый. Ключник тоже взял моего коня под узду, но с другой стороны, и вместе с воеводой повел его к терему – деревянному зданию с широким резным крыльцом на второй этаже, к которому вела лестница с фигурными балясинами. На втором этаже было четыре маленьких окна из слюды, куски которой были разной величины. Возле крыльца стояла дворня: мужики, бабы и подростки. Во дворе находилось еще много других построек, жилых и служебных: избы для дружинников и дворни, конюшня, поварня, баня, кузница, хлев, птичник, амбар, сеновал, кладовые, погреба.

В горнице, которая служила для официальных мероприятий, стоял затхлый дух. Так бывает, когда помещением долго не пользуются. Ее недавно вымели и вымыли, окурили ладаном, но затхлость вывести не смогли. Лавки вдоль стен были накрыты кусками шерстяной материи. В правом углу висела икона в медном киоте, под которой чадила лампадка. Княжеский стул был широк и низок, с узкими подлокотниками, стоял на невысоком помосте. На него положили красную подушку, а на спинку повесили кусок красной материи, вышитой золотыми нитками. Стул жалобно скрипнул, когда я сел на него. Сопровождавшие меня заняли места на лавках. Справа сели бояре, шесть человек, потом воевода и трое старых дружинников. Последним занял место командир черниговских дружинников, приплывших со мной. Слева сел игумен, четверо священников, ключник, два купца и какой-то горожанин, наверное, богатый ремесленник. Места на лавках хватило бы еще человек на двадцать, но больше никто не зашел в горницу. Видимо, постоянный совет состоял из двадцати человек. Два слюдяных окошка, расположенных в стене слева, хорошо освещали бояр, сидевших напротив. Сидевшие слева были в тени или освещались со спины. Скорее всего, таково их положение и поведение и в жизни княжества.

– Поскольку я вас не знаю, хочу, чтобы вы по очереди встали и представились, рассказали, чем занимаетесь, чем владеете, – предложил я. – Начнем с бояр.