Хэммонд Иннес - Скала Мэддона

Когда мы вернулись в камеру, я поделился с Бертом своими сомнениями.

– Ты думал, этот глупый болван всё простит, да? – насупился Берт. – Подожди, я ещё доберусь до этого мичмана. Мы могли подозревать капитана Хэлси в преступном замысле, но доказательств у нас не было. Дженни подтвердила бы наши слова, но она знала лишь то, что я ей рассказал. А я предпочитал держать свои мысли при себе. Наша вина не вызывала сомнений. Мы отказались повиноваться приказу вышестоящего начальника, а я к тому же угрожал ему оружием. И едва ли суровые члены трибунала примут всерьёз мои доводы, основанные лишь на домыслах.

– Я не могу простить себе, Берт, что втянул тебя в эту историю. – Я тяжко вздохнул. К моему удивлению, он широко улыбнулся.

– Ерунда, приятель. Если бы не ты, я бы сел в шлюпку. И где я был бы сейчас? Кормил рыб на дне Баренцева моря, как бедолага Силлз. Как, по-твоему, они вышибли клёпки на обеих шлюпках? Я пожал плечами.

– Понятия не имею. Даже не знаю, что и думать. Я уверен лишь в том, что в шлюпке номер два доски поддавались под рукой. Первым это обнаружил Силлз. А затем выполнил приказ и сел в шлюпку. – Мне вспомнилось испуганное лицо Силлза, кот, прыгнувший обратно на палубу. Неужели животное предчувствовало, что шлюпка пойдёт ко дну? Кто-то из них мог бы спастись на плоту. Они не видели, что шлюпка повреждена. Было слишком темно. Но я не понимаю, почему капитан не хотел, чтобы мы спустили плот на воду? Вероятно, мне не следовало настаивать на этом. Только он мог решить, спускать плот или нет. Но Рэнкин наверняка объяснил ему, почему мы не хотим садиться в шлюпку. И тем не менее он приказал Хендрику остановить нас.

– Может, он хотел, чтобы шлюпки утонули, – как бы невзначай бросил Берт. Честно говоря, я подумал о том же. Но вряд ли наши предположения соответствовали действительности. Что выгадывал на этом капитан Хэлси? Ведь «Трикала» тоже пошла ко дну. Лязгнул замок, и вошёл сержант охраны.

– Вам по письму. Я зарегистрировал оба на ваше имя, капрал. – Он протянул мне регистрационный журнал и показал, где расписаться.

– Чтоб меня! – воскликнул Берт. – Письмо от моей старухи., Спасибо, сержант. – Я положил письмо на стол. Вскрывать конверт не спешил, представляя, что там, внутри. Для этого мне хватило адреса, написанного мелким почерком Бетти. Берт свой конверт разорвал тут же.

– Хо! Послушай, что она пишет: «Как это на тебя похоже, Берт. Когда тебе положен месяц отпуска, и я надеюсь, что ты поможешь мне присмотреть за детьми, ты попадаешь за решётку. Однако, как ты говоришь, лучше плохо жить, чем лежать на морском дне, как тот бедняжка. Хотя я не знаю, что скажут соседи». Вечно она носится с этими соседями! Кому какое дело до мнения соседей? Я вскрыл конверт. На стол выкатилось платиновое колечко, украшенное рубинами и алмазами. Я прочёл письмо и разорвал его на клочки. Вины Бетти тут не было.

– Что это? – вдруг спросил Берт. – Чтоб меня! Кольцо! Значит, твоя девушка отказалась от тебя?

Я кивнул.

– Её заставил отец. – Я не сердился. – Помнишь, я говорил тебе, что она убедила меня подать заявление на офицерские курсы? А я вместо курсов очутился под арестом. В её семье одни кадровые офицеры. На меня там теперь смотрят, как на вора.

– Но почему? – возмутился Берт. – Она же не знает, виноват ты или нет. Ей же ничего не известно.

– О, она знает, – ответил я. – Стань на её место. Друзья отца – отставные офицеры. Представляю их физиономии, когда она сказала, что обручена с капралом. Она оказалась в безвыходном положении.

Берт молчал, а я сидел, уставившись на кольцо, не зная, что же с ним делать.

– Жаль, конечно, что у меня нет девушки, которая написала бы мне такое же письмо, как твоя жена, Берт. – Ощущение безмерного одиночества захлестнуло меня. – Прочитай мне её письмо. Оно такое тёплое, домашнее.

Берт пристально посмотрел на меня, потом широко улыбнулся.

– Хорошо. Где я остановился? А, вот тут, насчёт соседей. «Если ты напишешь мне, когда будет суд и где, я бы приехала, чтобы высказать судьям всё, что я думаю, если тебя не оправдают. Я могла бы оставить детей у миссис Джонсон, она живёт теперь прямо под нами. Но пустят ли меня в суд? Молодой Альф, он работает в бакалейной лавке, сказал, что гражданских туда не пускают. Он служил в армии, ему оторвало руку в Солерно, и говорил очень уверенно. Но, что бы там…».

И так несколько страниц, написанных не совсем грамотно, но от всей души.

Берт умолк. Я смотрел на кольцо. Красные и белые камни перемигивались, словно смеялись надо мной. Во мне закипела ярость. Я понял, что должен избавиться от ненавистного кольца. Я уже собрался выкинуть его в окно, меж прутьев решётки, но в последний миг на ум пришло другое решение.

– У меня к тебе просьба, Берт.

– Какая?

– Я хочу, чтобы ты послал это кольцо своей жене. Скажи ей… Нет, лучше ничего не говори. Напиши, что ты его нашёл. Или что-то в этом роде. Но отошли его жене. Вот… лови! Камни сверкнули в воздухе. Берт поймал кольцо.

– А зачем это тебе? – подозрительно спросил он.

– Мне оно не нужно, Берт, пусть его носит твоя жена.

– Но, послушай, приятель, я не могу. Это неправильно. Да и на что ей кольцо? У неё никогда не было колец.

– Поэтому я и хочу, чтобы ты послал его.

– Нет, оставь его у себя, – Берт покачал головой. – Мне оно ни к чему. Я никогда ничего ни у кого не брал.

– Неужели ты не понимаешь? – сердито воскликнул я. – Зачем оно мне? Я не хочу его видеть. Но не могу выбросить в окно. – Вспышка угасла. – Пусть его носит твоя жена, – уже спокойнее продолжал я. – Прошу тебя, пошли ей кольцо. Пусть она его продаст. А вырученные деньги потратит на дорогу, чтобы приехать сюда и повидаться с тобой. Я бы хотел познакомиться с твоей женой, Берт. Мне кажется, она чудная женщина.

Берт рассмеялся.

– Чтоб меня! Я это ей скажу. Она помрёт со смеху. – Он взглянул на кольцо. – Ладно, об этом мы ещё поговорим, – и он убрал кольцо в маленький бумажник, где хранил фотографии жены и детей. Днём приехали мои родители. Мы чувствовали себя очень неловко. Я был их единственным сыном. Отец долгие годы работал в министерстве иностранных дел, прежде чем вернулся в Фалмут и возглавил семейную фирму после смерти моего деда. Обвинение в убийстве вызвало бы у них меньшее удивление, чем в бунте. Они ни в чём не упрекнули меня, но я видел, как они огорчены крушением возлагавшихся на меня надежд.

Медленно текли дни, похожие друг на Друга, как близнецы. Я написал Дженни, предупредив, что её могут вызвать на процесс в качестве свидетеля, но ответа не получил. По утрам мы убирали каморку, затем полчаса гуляли по двору, а в остальном были предоставлены сами себе. Через пару дней врача, подозреваемого в убийстве, перевели в одиночную камеру, и мы с Бертом остались вдвоём.