Виктор Устьянцев - Океан не спит

— А, как думаешь, почему?

— Да потому, что вы ни одной статьи не написали сами. Вы их только подписываете. А пишет их за вас инструктор политуправления или наш брат газетчик. А отсюда и наш, а не ваш кругозор. Стараемся, чтобы поглаже сделать, с ваших же прошлогодних статей сдираем целыми кусками. Потому что это — «верняк». Может, вам иногда и не нравится, поморщитесь, но подпишете. А потом… — Николай умолк, решив, что и так уже наговорил много лишнего.

— Что потом? — допытывался командующий.

— А не обидитесь?

— Давай, раз уж замахнулся, так бей.

— А потом вот эти ребята, которых вы считаете толковыми, читают и думают: «Неужели у нас командующий такой глупый?» А тут еще политработники начинают с ними «прорабатывать» эту статью. Сидит матрос, слушает и не поймет, что в этих прописных истинах нового, полезного.

— Неужели так думают?

— Думают, товарищ адмирал. Да что говорить, я сам был не очень высокого мнения о вас, пока за эти дни не узнал вас поближе. Думал, вы просто дослужились до этой высокой должности, и все. Теперь-то вижу, что занимаете ее по праву.

— Ну ладно, не льсти. Сначала высек, а теперь льстишь. Не люблю я этого.

— Говорю то, что думаю.

— А ты, надо заметить, смелый парень. Как же ты отважился говорить мне такое?

— Когда-то и кто-то должен же сказать? И потом: это ведь в ваших же интересах.

— А ведь ты прав. И в таком положении не один я оказался. Как же это получилось?

— Очень просто. Сложилось исторически. Когда после революции к власти пришли рабочие и крестьяне, многие руководящие деятели были неграмотными или малограмотными. А их слова ждали. Вот и поневоле пришлось за них писать. А вы вот две академии закончили.

— Н-да, вот тебе и история, — адмирал забарабанил пальцами по столу. — Как же быть-то? Ведь пристают, просят написать, а писать-то мне некогда.

— Как вы думаете, у Ленина забот было меньше, чем у вас? А ведь сам писал! Пятьдесят томов!

— Так то Ленин! А из меня, сам посуди, какой писатель? Да и времени все-таки нет.

— Я понимаю. Мы ведь не против того, чтобы помогать вам. Забот у вас действительно по горло. Вы над первой фразой будете час мучиться, а я ее за пять минут напишу, потому что специалист. Не ахти какой, но набил руку. Написать мы за вас, на худой конец, напишем, но важно, чтобы в статье были ваши, а не мои мысли. Можете вы выкроить час времени, чтобы побеседовать с тем, кто за вас статью пишет? Час, даже два, можете. Но ведь вы, как правило, даже не знаете, кто за вас писал статью.

В дверь постучали, и вахтенный офицер доложил:

— Товарищ командующий флотом, ваш катер подан к трапу.

Адмирал взглянул на часы.

— Да, пора. Вы идете со мной?

— Никак нет, я еще не выполнил задания.

— Ну, оставайтесь, поплавайте еще. А я пойду на берег, там, наверное, дел накопилась уйма. Хлеб у меня, я тебе доложу, очень черствый. А за науку спасибо. От души. — Командующий положил руку на плечо Николаю и признался: — Знаешь, это очень трудно, когда ты один тут всему голова, самый старший. Побаиваются тебя, никто правду не скажет. То, что ты говорил, думают, наверное, стоящие ближе ко мне, чем ты. И по положению, и по возрасту, и по званию. А ведь молчат, стервецы!

Командующий начал собираться.

— Разрешите быть свободным, товарищ адмирал? — спросил Николай.

— Иди, иди.

— А насчет статьи-то будем считать, что договорились, товарищ адмирал?

— Какой статьи?

— Для нашей газеты.

— Ты, я вижу, ко всему прочему, еще и хитрец. Ладно, вернешься с моря, заходи, потолкуем и о статье.

Проводив командующего и передав старшине катера пленки, Николай зашел в свою каюту и развернул свежую газету. Прочитав врезку, задумался. Она была написана очень толково и не только предваряла обе статьи, но и, приглашая читателей продолжить разговор, четко определяла его тему и границы, ставила вопрос принципиальнее и шире, чем это было сделано в статье Савина. «А вот я не догадался объединить эти статьи», — подумал Николай. Он испытывал искреннюю благодарность к тому, кто так умно довел дело до логического конца. «Кто бы это мог сделать? Неужели Кравчук? В таком случае, честь ему и хвала».

Утренняя почта принесла еще шестнадцать откликов на статьи Савина и Коротаева. Два из них Хватов подготовил в очередную подборку, остальные оставил для обзора писем и для итоговой статьи. Пока Гуляев был в море, вести дискуссию редактор поручил Хватову. Кравчук был этим явно недоволен, потому что теперь ему приходилось не только подписывать, но и самому готовить материалы к печати. Может быть, он уже и отвык это делать, а может, и не умел никогда, но из четырех сданных им статей три вернули на доработку. Сначала Кравчук обиделся на ответственного секретаря, решив, что тот слишком предвзято подошел к материалам. Но после того как все три статьи прочитал Семенов и тоже забраковал их, Кравчук сел за доработку. Показывать их Бурову было опасно, редактор не любил неряшливости в работе.

Когда Хватов положил на стол еще два отклика, Кравчук недовольно поморщился, но все-таки, отложив статью, прочитал их и подписал.

— Заварили кашу, теперь расхлебываем. Сколько писем мы уже получили?

— Девяносто четыре, — ответил Хватов. — А раньше и за месяц столько не получали.

— И что в этом хорошего?

— Как что? Читатели заинтересовались, — значит, мы нащупали проблему, которая волнует многих.

— Еще надо разобраться, что за проблема.

— Вот мы и разбираемся.

— Эх, Хватов, молод еще ты, вот и ерепенишься. Тебя жизнь пока только по головке гладила, а бока не мяла. Слышал пословицу: «Не говори „гоп“, пока не перепрыгнешь»? Так вот, есть другая: «Перепрыгнув, не говори „гоп“. Посмотри сначала, куда прыгнул». Не нами с тобой такие проблемы решаются. Вот разберутся там, наверху, дадут нам как следует по шапке, тогда поймешь. Впрочем, дадут мне, как начальнику, а ты в стороне окажешься.

— Всю жизнь вы чего-нибудь боитесь.

— Ну ладно, не вам меня критиковать. Займитесь лучше делом. Вот подготовьте этот материал. — Кравчук взял одну из забракованных статей и подал Хватову.

Выправив статью, Хватов отнес ее Кравчуку и спросил:

— Правда, что Коротаев жалобу написал?

— И вам уже известно? — усмехнулся Кравчук и, важно откинувшись на спинку стула, сказал — Да, написал. Политуправление будет разбираться и, надо полагать, поставит все на свои места.

«Не рано ли торжествуешь?» — подумал Хватов, а вслух спросил:

— А вы убеждены, что Коротаев прав?

И тут же понял, что вопрос неуместен. Кравчук ничего не делал по своим убеждениям, у него их просто не было, кроме одного: делай, что велят. Если завтра ему велят делать совершенно противоположное тому, что он делал сегодня, он безоговорочно согласится, не вдаваясь ни в какие рассуждения, заботясь лишь об одном: как бы самому не пострадать при этом. Он относился к породе людей, которые никогда не порываются что-либо большое совершить, а заботятся лишь о том, чтобы не совершить ошибки.