Луи Жаколио - Берег черного дерева и слоновой кости. Корсар Ингольф. Грабители морей

Своим безмерным богатством семейство Ронтонаков было обязано торговле неграми. Основатель дома Ронтонаков в 1640 году совершил путешествие к Гвинейским берегам, и двести несчастных негров, выгодно проданных им на рынке Антильских островов, послужили фундаментом коммерческого благосостояния дома.

Когда Пенсильвания в 1780 году торжественно запретила торговлю неграми, дом на Балканской набережной достиг уже высшей точки своего благосостояния: вся Африка была покрыта его конторами, и ежегодно им вывозилось от пятнадцати до двадцати тысяч негров во все страны мира. Однако Ронтонаки — люди весьма осторожные — были озабочены возникающим движением против работорговли и стали мало-помалу видоизменять свои операции. Не прекращая торговли людьми — напротив, продолжая ее с еще большим ожесточением, — они вместе с тем стали посылать свои суда для торговли в Индию, Китай и Японию.

После разнообразных мер, принятых для уничтожения торговли людьми, Франция и Англия решились соединить свои силы для борьбы с этим промыслом. Право взаимного освидетельствования вошло в силу в 1830 году и дало повод ко многим злоупотреблениям.

Начиная с этого времени Ронтонаки, казалось, совершенно бросили торговлю людьми и всю свою деятельность перенесли на коммерческую эксплуатацию Дальнего Востока и островов Тихого океана, где и завели многочисленные фактории[14]. Некоторые суда, еще отправляемые Ронтонаками на африканские берега, производили открытую торговлю только променным товаром. Подозревая эти суда и в торговле рабами, крейсеры останавливали их на дороге, производили самый тщательный обыск, перерывали все до основания, Но никогда не находили ничего, что могло бы оправдать подозрение.

Постоянное преуспевание старинного дома, его обширное поле деятельности, торговля сахаром, кофе, тропическим Деревом, орехами, каучуком, буйволиными рогами, кожами, перламутром, рисом и кокосовым маслом доказывали, что Ронтонаки могли бы без убытка отказаться от опасной торговли черным деревом. На деле же оказывалось иное.

В тайном совете, в котором принимали участие важнейшие члены семейства, отец торжественно заявил, что Ронтонаки положили основание своему благосостоянию посредством работорговли и что долг чести и выгоды заставляет их не покидать этого дела до тех пор, пока под небом останется хотя один уголок земли, способный дать убежище рабству. Было решено, что один из Ронтонаков отправится в какой-либо из невольничьих штатов Америки, выберет несколько капитанов, отличающихся умом, энергией, искусством и отвагой, и поручит каждому из них по судну, предусмотрительно записанному в роспись на имя капитана. Таким образом, торговля людьми будет продолжаться без всякой опасности для Бордоского дома, который внешне ограничится ролью простых товароотправителей.

Цезарь Ронтонак на основании этих предписаний обосновал контору в Новом Орлеане, якобы для закупки всего хлопка, выращиваемого в Луизиане.

Он постепенно вооружил и отправил до шести быстрых шхун, которые были приспособлены для перевозки от трехсот до четырехсот негров. Каждое из этих судов было снабжено двигателем в двести лошадиных сил, искусно скрытым в трюме, и могло, презирая опасность, ускользнуть от лучших крейсеров.

Такая машина, тогда еще не известная европейским флотам, была изобретена одним из искуснейших инженеров в Бостоне по заказу Цезаря Ронтонака.

— Сделайте мне пароход, но без боковых колес, так, чтобы по виду своему он ничем не отличался от простого парусного судна.

Янки[15] принялся за дело и разрешил задачу тем, что скрыл под корпусом судна единственное колесо с твердыми стальными лопатками. Это был еще не винт в настоящем его виде, а только первый шаг к нему.

Капитаны этого странного флота никогда не видели друг друга и никогда не должны были встречаться. Каждое снаряженное судно уходило из Нового Орлеана немедленно, с тем чтобы никогда уже туда не возвращаться. Нагружалось оно в Ройяне и отправлялось в путь, конец которого был известен только капитану.

Первое плавание погашало расходы по покупке судна и вооружения, барыши трех следующих путешествий делились следующим образом: одна треть отдавалась капитану со всей его командой, две трети представлялись арматорам. Экипаж обязывался сделать четыре кампании, по окончании последней капитан возвращал свободу своей команде и продавал судно на берегах Чили или Мексики, в первом же удобном порту.

Все в этих смелых предприятиях было удивительно предусмотрено, команда была убеждена, что имеет дело с капитанами-собственниками, а капитаны не имели ни малейшего клочка бумаги, по которому можно было бы в случае захвата крейсером уличить их.

Так обстояло дело Ронтонаков на море, а на суше множество агентов, поселившихся в Маюмбе, Лоанго, Лузанде, Бенгеле и в устье Конго, скупали официальным путем слоновую кость, золотой песок, каучук, но под шумок вели торговые сношения со всеми королями и начальниками внутренних земель. За несколько месяцев до прихода судна они обозначали посредством шифрованной корреспонденции пустынное место на берегу, где надлежало произвести мену и принять груз. Этим объясняется, почему шхунам приходилось иной раз простоять в Ройяне по три-четыре месяца, прежде чем они узнавали место своего назначения.

Капитан Ле-Ноэль был, может быть, искуснейшим из капитанов, находившихся в эту пору в распоряжении Ронтонаков, а шхуна «Оса» — лучшим ходоком их флота.

Она начинала свое четвертое плавание.

В корабельных книгах «Осы» записаны были четверо пассажиров от правительства в следующем порядке: Тука, помощник комиссара адмиралтейства; Жилиас, доктор второго разряда; Барте, подпоручик морской пехоты; Урбан Гиллуа, чиновник адмиралтейства.

Все четверо отправлялись в Габон.

Помощник комиссара и доктор родились в Тулоне почти в одно время. В продолжение всей своей жизни — а им обоим было по пятидесяти лет — они постоянно были соперниками, не переставая оставаться друзьями.

Будучи детьми, они бросали камешки в воду, стараясь перещеголять друг друга в кругах и рикошетах; в отрочестве они считали своим долгом подталкивать друг друга, чтобы вечно пребывать в арьергарде своего класса, так что остроумный инспектор, прочитывая еженедельные баллы, никогда не упускал случая добавить: «А последними — господа Тука и Жилиас пополам». Весело было слышать общий смех, возобновлявшийся каждую субботу в Тулонском училище.

Восемнадцати лет оба покинули школьные скамьи, чтобы не вернуться на экзамены, венчающие курс учения: инспектор дал понять их родителям, что совершенно бесполезно посылать двух тупиц за дипломом бакалавра[16].