Лев Толстой - Свет маяка

Заслуги Петра перед нашей страной, которую он принял закупоренной, а оставил морской, с широко прорубленным окном в Европу, совершенно исключительны. Грановский писал о нем: «Он дал нам право на историю и на века вперед указал нам наше призвание».

Чтобы дать флоту образованных офицеров, Петр завел навигационную школу, учеников которой экзаменовал сам. Сам же он служил во флоте образцом героизма! Чувствуя себя на море как в родной стихии, он не прятался от противника за многочисленными островами Финского залива, а искал его, чтобы напасть на него и разбить. Он создавал у первых моряков-балтийцев крепкие традиции активности, воспитывал стремление к победе.

Робкого, ученического периода русский флот не знал.

Петр привлекал к себе на службу во флоте «морских волков»: голландцев, англичан, скандинавцев — и как знаток дела не ошибался в выборе.

Он не успел сам лично побывать в водах Тихого океана, омывающих берега Дальнего Востока, но снаряжал туда экспедиции с научной целью, в результате чего появились довольно точные карты тех берегов.

Идея Петра укрепиться на теплом Черном море была подхвачена Екатериной II, при которой был создан Черноморский флот.

Когда в 1787 году Екатерина совершила феерическое путешествие в присоединенный к России Крым, Потемкин смог уже показать ей в севастопольских бухтах не один десяток вполне оснащенных и вооруженных кораблей и фрегатов.

Правда, эти первые суда были плохи. Они делались в Херсоне и Севастополе, были тихоходны, валки и из сырого леса.

Черноморские моряки, прибывшие сюда на службу из Балтики, покрыли славой и себя и русский флот. Из их среды выдвинулся такой великий флотоводец, как адмирал Ушаков — морской Суворов, — победитель во всех сражениях, какие ему пришлось вести.

До него петровские традиции в русском флоте поддерживали адмиралы Спиридов, Орлов-Чесменский, Грейг, благодаря которым русский флот заставил говорить о себе всю Европу. В их руках были уже испытанные балтийские моряки на испытанных судах.

Воспитанник петербургского Морского корпуса, Ушаков, сам отличный моряк, сумел так воспитать матросов и командиров, что они действовали во время самого жаркого боя, как на практическом ученье.

Представляя моряков к наградам после одной победы, Ушаков так писал о них: «Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей: они стреляли в неприятельские корабли не часто и с такой сноровкой, что казалось, каждый учится стрелять по цели».

Меткая стрельба моряков, их способность быстро маневрировать, их хладнокровие в бою обращали численно превосходящего противника в бегство.

После смерти Екатерины сын ее Павел I вступил в союз с Турцией против Франции, и Черноморский флот был призван действовать в Средиземном море вместе с турецким против французов.

Любопытно, что, хотя турецким флотом командовал полный адмирал Кадыр-бей, а русским — вице-адмирал Ушаков, султан все же приказал Кадыр-бею быть в подчинении у «паши Ушака» и старательно учиться у него науке побеждать.

Союзником Ушакова в эту кампанию был знаменитый английский адмирал Нельсон, только что уничтоживший французский флот в сражении при Абукире, у дельты Нила. На общем собрании был принят план Ушакова — прежде всего атаковать французов, занявших Ионические острова, населенные греками и раньше принадлежавшие Венеции.

Русские моряки разгромили одно за другим французские укрепления и захватили острова, за исключением самого большого из них, Корфу, где была старинная и сильная, высеченная в скалах крепость, считавшаяся неприступной. Крепость охраняли 3 тысячи человек гарнизона и 650 орудий. Она была обильно снабжена боеприпасами и продовольствием.

Вся Европа следила за действиями русских моряков около этой неприступной твердыни, простоявшей века. Положение Ушакова затруднялось тем, что часть русской эскадры была брошена на другие многочисленные острова. Экипажи русских судов, блокировавших Корфу, терпели во всем большой недостаток. Зима и в Ионическом море была зимой — со штормами и проливными дождями или снегом. Ждать помощи от Турции было нечего, так как она всячески задерживала снабжение даже своей эскадры, не только русской. Эскадра, посланная удивлять подвигами Европу, не была обеспечена даже снарядами. «Недостатки наши, бывшие при осаде Корфы, во всем были беспредельны, — доносил Ушаков об этом в Петербург. — Даже выстрелы пушечные должно было беречь для сильной и решительной атаки, посему не мог я постоянно наносить желаемого вреда неприятелю».

Не было снарядов, не было также и муки для хлеба, не было обуви у матросов, износилась одежда, и «пришлось купить до тысячи капотов», чтобы из них выкроить что-нибудь для матросов. А между тем только они, свои, черноморские матросы, одни и работали не покладая рук. «Наши люди, — писал Ушаков, — от ревности своей и желая угодить мне, оказывали на батареях необыкновенную деятельность; они работали в дождь, в мокроту, в слякоть, или же обмороженные, или в грязи, но все терпеливо сносили и с великой ревностью старались».

Результаты этих стараний матросов, ставивших батареи на берегу, против крепости, удивили действительно весь мир: неприступная до того крепость на острове Корфу была взята штурмом, длившимся всего только шесть часов.

Суворов, который в то время тоже воевал с французами в Италии, был восхищен подвигами русских моряков. «Сожалею, — говорил он, — что не был при этом хотя бы мичманом!» Нельсон прислал Ушакову поздравительное письмо.

Среди командиров кораблей эскадры Ушакова был Сенявин, которому пришлось при преемнике Павла — Александре I — снова, уже будучи вице-адмиралом, привести в Ионическое море русские суда, на этот раз Балтийского флота.

Противниками русских были и тогда тоже французы, только Франция была уже не республикой, а империей, и на троне ее сидел Наполеон I.

Русская эскадра держала в страхе французские гарнизоны на побережье Ионического и Адриатического морей, неоднократно высаживая десанты для сражений с ними, например в Далмации. Но изменчивая политика Александра I, приведшая его в 1807 году к миру с Наполеоном, поставила русских моряков в щекотливое положение. Не подчиниться приказу Александра — покинуть бассейн Средиземного моря и идти в Россию — Сенявин не мог, однако подчиниться ему медлил, считая этот политический шаг императора ошибочным: мириться с Наполеоном, стремившимся к мировому господству, по мнению Сенявина, было немыслимо, и он все ждал отмены этого приказа.

Но приказ был подтвержден, пришлось уйти; подвиги русских моряков в чужих водах оказались совершенно напрасны. Необычайной силы шторм заставил нашу эскадру отстаиваться и перейти на ремонт в гавани Лиссабона. Когда же французы заняли этот город и Наполеон на основе дружбы с Александром вздумал стать хозяином русских кораблей и русских моряков, Сенявин решился на самостоятельный шаг: он договорился с командиром английской эскадры, блокировавшей в то время Лиссабон, и русская эскадра под своим флагом пошла в Англию, хотя Александр по договору с Наполеоном должен был поддерживать направленную против Англии континентальную блокаду.