Хэммонд Иннес - Белый юг

— Теперь ты должен уснуть. Я не стану смотреть, как вы будете уходить завтра. — Она поцеловала меня. Потом сказала: — Не думаю, что мы встретимся снова, Дункан… в этом мире. Пожалуйста, запомни, что я… люблю тебя… навсегда. И в пути я буду с тобой — если это тебе поможет. — Она протянула руку Герде. — До свидания, Герда. Хотела бы я пойти вместе с тобой, чтобы найти своего отца. — Она поцеловала Герду, потом снова меня. Полог вернулся на прежнее место. Она ушла, и только солоноватый вкус ее слез на моих губах напоминал мне, что она была в палатке.

Герда коснулась моей руки.

— Вы должны справиться, Дункан, ради нее. Вы должны идти вперед, что бы ни случилось.

На следующее утро, чуть только рассвело, мы отправились в путь. С собой взяли продовольствия на шесть дней, лыжи, примус, керосин, палатку, спальные мешки, и смену одежды. Все это поместилось на одних санях.

Пока мы спускались по уступу айсберга, взошло солнце, и все стало золотым, кроме оранжевой полосы, обрамляющей горизонт. Весь лагерь вышел, чтобы проводить нас, и, когда мы ступили на лед, люди ободряюще кричали нам вслед.

— Через две недели мы вернемся с китовым мясом! — нарочито уверенно прокричал я в ответ. И, повернувшись к Макфи, который помогал нам ставить сани на лед, сказал: — Если к концу этого срока мы не вернемся, сделай все, что сможешь.

— Вы обязательно найдете людей с плавбазы, — сказал механик. — О нас не беспокойтесь. Айсберг, может быть, еще вырвется в открытое море.

Я ободряюще похлопал его по плечу. Герда прощалась с Хоу, который с большим трудом только что слез с уступа. Мы с Кальстадом взялись за сани и пошли по следу, проложенному Бландом и его спутниками.

— Крейг, вы обязательно должны дойти! — крикнул Хоу. — Если Бланд дойдет один… — Он не закончил, но я понял, что он хотел сказать.

Герда скоро догнала нас.

За четыре дня, идя по четырнадцать часов в сутки, мы продвинулись миль на тридцать. Идти по паку, пропаханному айсбергами, было невероятно трудно. Сомневаюсь, удалось бы нам сделать эти тридцать миль за четыре дня, если бы мы не шли по следам саней Бланда. Это были следы врага, и потому мы были постоянно настороже. Ведь, если мы настигнем Бланда, он может перестрелять нас всех.

Но крепкие заморозки сохраняли санную колею четкой, словно она только что была проложена. И в этой враждебной ледяной пустыне она вскоре стала единственным нашим помощником.

На пятый день. Герда начала слабеть, у Кальстада распухла лодыжка, а я стал ощущать колющую боль в груди. Нам удалось пройти не более двух миль. Без темных очков от постоянного ослепительного света у всех воспалились глаза. Ночью подморозило, утром снежный наст был твердым, трещины не попадались, и часам к трем мы прошли миль десять-одиннадцать. Съев по сухарю и по два кусочка сахару, отправились дальше. Но вскоре солнце закрыла туманная пелена, и оно робко пробивалось сквозь нее. Все вокруг обесцветилось. Резко похолодало. Идти дальше не было сил, и мы разбили лагерь.

В тишине наступающего вечера мне показалось, что я слышу чьи-то голоса.

Когда мы легли спать, Герда прошептала:

— Дункан, я не могу идти дальше, вы должны оставить меня здесь.

— Нет, ты пойдешь с нами, — был мой ответ.

Она схватила меня за руку.

— Ну прошу вас, — шептала она. Ее голос, хоть и слабый, звучал настойчиво. — Я стану вам только обузой, а вы должны думать об оставшихся на айсберге.

— Поговорим об этом утром, — успокоил я.

Долгое время я лежал в полудреме, раздумывая над словами Герды: то, что она говорила, было ужасно, но я понимал, что Герда была права. Слишком много жизней зависело от того, доберемся мы до лагеря «Южного Креста» или нет.

Ночью поднялся ветер, а к утру разыгралась метель. Я выглянул из палатки и увидел только серый кружащийся вихрь. Метель не прекращалась три дня, и за это время были прикончены все наши запасы, за исключением пяти сухарей и пятнадцати кусков сахару. В палатке было темно, как в могиле. Мы лежали в опальных мешках, шевелясь только затем, чтобы повернуться на другой бок и унять боль в затекших ногах.

Ночью, когда снег прекратился, мы выкурили последнюю сигарету. В сером утреннем свете я записал в дневнике: «Двигаться дальше бессмысленно. Мне кажется, что и другим это теперь ясно. Я не оставлю Герду».

Мы отправились в путь рано, пока еще были силы. Впервые перед нами уже не вился санный след. Он лежал под почти футовым слоем снега. За первым же бугром мы наткнулись на утоптанный снег бывшей стоянки. Снялись с нее этим же утром — это было ясно, так как следы от саней и лыж отпечатывались уже на свежем снегу и снова тянулись вперед, исчезая за нависшей глыбой голубого, не запорошенного снегом льда.

— Бланд? — спросила Герда.

Я кивнул. Так, значит, я и впрямь слышал голоса той ночью, когда поднялась метель. Это было невероятно. Мы в течение трех дней стояли лагерем в каких-то ста ярдах от Бланда и не знали об этом.

— До них, наверное, час ходу, не больше, — сказал я.

— Что будет, когда мы их догоним?

— Не знаю, думаю, это не так уж важно,

— Может, нам лучше сойти с их следа? — предложила Герда.

Я покачал головой.

— Они держат путь примерно в том направлении, которое нам нужно. А по их следу легче идти.

Итак, мы продолжали двигаться. Кальстад и я тянули сани, а Герда с трудом поспевала за нами на лыжах. За два-три часа мы значительно продвинулись вперед. Но примерно в полдень появилось солнце. Снег начал таять, и идти стало труднее: ботинки проваливались сквозь наст.

Я объявил привал.

Опустилась темнота. В ясной морозной ночи зажглись звезды. Было ужасно холодно, и никому из нас не спалось. Герда страдала от приступов боли в животе, а Кальстад жаловался, что от мороза немеют ноги, так как его порванные льдом ботинки пропускали воду.

Наступило холодное и безрадостное утро следующего дня: низко висели облака, а с юга дул резкий ветер. Мы снялись с лагеря позже, чем всегда. У Герды не было ни сил, ни желания двигаться. Кроме того, она забыла положить свои ботинки в спальный мешок, и они насквозь промерзли. Пришлось размягчать кожу над примусом. Когда мы наконец тронулись, то пошли довольно быстро по ледяной корке. Впереди упрямой змейкой бежал след саней Бланда, петляя в заснеженных холмах взбитого айсбергами пака.

— Скоро, кажется, мы подойдем к их лагерю, да?

Кальстад был прав. Холмы постепенно сглаживались, и перед нами легла почти плоская мертвая равнина. На ней мы увидели прямые, словно вычерченные, по линейке, следы полозьев.

— Вон их лагерь! — крикнул Кальстад. — Вижу людей.