Фредерик Марриет - Пират

— Милорд! — произнес Эдвард Темплмор. — Я прошу разрешения задать пленнику один вопрос. Когда я оказался на обломках «Эвенджера», я нашел в каюте эту книгу. Я хотел бы спросить пленника, действительно ли она принадлежит ему, как сказала мне эта юная леди?

При этом Эдвард Темплмор показал Библию, принадлежавшую Франсиско.

— Да, она принадлежит мне, — тотчас же отвечал Франсиско.

— Можно спросить вас, каким образом вы стали ее владельцем?

— Это единственное, что осталось от одного давно уже мертвого человека. В этой книге черпала утешение сначала моя погибшая мать, а потом и я. Дайте ее мне, сэр. Я предполагаю, что она вскоре будет мне еще более необходима, чем ранее.

— Ваша мать была убита, говорите вы? — в сильном возбуждении воскликнул Эдвард Темплмор.

— Да, я так сказал и могу повторить.

Снова поднялся судья. Он повторил присяжным суть данных свидетелем показаний. Явно склоняясь на сторону Франсиско, он, однако, заявил, что считает себя обязанным разъяснить присяжным следующее: что показания молодой леди содержат много смягчающих для обвиняемого обстоятельств; что он решил сообщить обо всем Его Сиятельству и попытаться добиться снисхождения после вынесения приговора; что участие Франсиско в некоторых инцидентах, где он мог поплатиться жизнью, не может приводиться как свидетельство в его пользу и не дает оснований, чтобы не рассматривать его как соучастника пиратства; но что можно предположить, что юноша в этом серьезно раскаялся. Далее, продолжал судья, он считает себя обязанным, хотя и сожалеет об этом, заявить, что показания испанской девушки являются и отрицательными для молодого человека, поскольку доказывают наличие хороших взаимоотношений между ним и пиратским капитаном. Несмотря на то, что он сам заинтересован в судьбе юноши, он из чувства долга вынужден напомнить присяжным, что этих показаний, рассмотренных со всех сторон, все же недостаточно для оправдания, и он считал бы справедливым вынести приговор: ВСЕ, ПРЕДСТАВШИЕ ПЕРЕД СУДОМ, ВИНОВНЫ!

— Милорд! — произнес Эдвард Темплмор после того, как судья снова занял свое место. — Не может ли содержать этот пакет, печать на котором я не отважился сорвать, свидетельства в пользу обвиняемого? Вы имеете что-нибудь против того, чтобы пакет был вскрыт прежде, чем присяжные вынесут свое решение?

— Нет, — отвечал судья. — Но что в нем может содержаться?

— В нем содержатся показания, милорд, — отвечал Франсиско, — которые написаны самим капитаном пиратов. Он вручил мне этот пакет до того, как мы покинули шхуну, и сказал, что из них я смогу узнать, кто были мои родители. Милорд! В моем теперешнем положении я требую, чтобы пакет возвратили мне, и я не даю согласия на оглашение в этом зале его содержания. Если мне суждено умереть позорной смертью, то тайну моего происхождения я хочу унести с собой, чтобы, по крайней мере, мои родственники не могли краснеть за мой позор!

— Нет, нет! Послушайтесь совета! — живо промолвил Эдвард Темплмор. — В бумагах могут находиться показания капитана, которые подтвердят правдивость ваших показаний. То, что они написаны рукой капитана, могут, наверное, определить королевские эксперты, и тогда они послужат законными доказательствами, разве не так, милорд?

— Если подтвердится, что рукопись написана капитаном, то, я думаю, бумаги будут служить доказательством, — отвечал судья. — Особенно если молодая леди присутствовала при том, когда капитан передавал пакет молодому человеку, и слышала его слова. Дадите вы теперь согласие, молодой человек, на вскрытие пакета, чтобы мы попытались найти там показания в вашу пользу?

— Нет, милорд! — отвечал Франсиско. — Если у меня нет возможности ознакомиться до этого с его содержанием, то нет моего согласия на ваше ознакомление с ним. А поскольку я не уверен в успехе своего оправдания до вскрытия пакета, то пусть присяжные, не откладывая, выносят свой приговор.

В то время, когда присяжные уединились на совещание, Эдвард Темплмор вместе с Кларой подошел к Франсиско и стал уговаривать его, чтобы он разрешил вскрыть пакет. Клара тоже поддерживала его просьбу, но Франсиско оставался при своем решении. Наконец старшина присяжных поднялся для оглашения вынесенного приговора. Торжественная тишина воцарилась в зале суда. Всеобщее напряжение достигло предела.

— Милорд! — начал председатель присяжных. — Наше решение…

— Стойте! — прозвучал голос Эдварда Темплмора, который одной рукой обнимал удивленного Франсиско, а вторую протягивал к говорившему. — Подождите, сэр! С ним ничего не должно случиться, ведь это мой брат!

— И мой спаситель! — добавила Клара, становясь на колени по другую сторону юноши и, в знак смиренной просьбы, протягивая к суду руки.

Как гром среди ясного неба прозвучало это сообщение. Старшина присяжных сел на место, а судью, как и всех остальных, охватило немое изумление. За мертвой тишиной последовало всеобщее возбуждение, которое судья долго не мог унять. Эдвард Темплмор, Клара и Франсиско представляли собой группу, прекраснее которой никогда не было. Теперь, когда оба молодых человека стояли рядом, всем присутствовавшим бросилось в глаза большое сходство между ними. Лицо Франсиско было несколько темнее, чем у Эдварда, поскольку он с детства находился под воздействием лучей тропического солнца, но черты лица были полностью идентичны.

Лишь спустя длительное время судье удалось восстановить в зале тишину, но когда это ему удалось, то он и сам не знал, как ему вести процесс дальше.

Эдвард и Франсиско обменялись между собой несколькими словами и вместе подошли к судье.

— Милорд! — произнес Эдвард Темплмор. — Обвиняемый дает согласие на вскрытие пакета.

— Да, это так, — подтвердил Франсиско печальным голосом. — Хотя у меня нет почти никакой надежды, что его содержимое спасет меня. Ах! Теперь, когда я стал цепляться за жизнь, я чувствую, что у меня не остается никаких шансов сохранить ее. Время чудес миновало, и только одно чудо, только воскрешение капитана пиратов могло бы доказать мою невиновность.

— Он как раз и встает из могилы, чтобы доказать твою невиновность, Франсиско! — послышался глубокий, глухой голос, и ужас охватил всех, особенно Хокхерста и пленников. Но еще больше их лица исказил ужас, когда огромная фигура Каина появилась у свидетельского места. Это был действительно он, но уже не такой, каким мы описывали его в начале нашего повествования. Он был без бороды, выглядел бледным и изможденным. Его ввалившиеся глаза, его впалые щеки, глухой кашель, мешавший ему говорить, — все это свидетельствовало о том, что дни его сочтены.