Стивен Каллахэн - В дрейфе: Семьдесят шесть дней в плену у моря

Во второй половине следующего дня солнце так печет, что жара стоит, как в духовке. Солнечный опреснитель продолжает травить и, похоже, долго уже не протянет. Изрядно поизжарившись, я начинаю дрожать, и мною понемногу овладевает паника.

— Пить, капитан. Нам надо пить.

— Нет! Нет! Ну ладно, пожалуй… Нет! Больше нельзя. Ни капли.

Небеса пышут жаром. Тело мое иссохло, как песок пустыни. Когда я сажусь вертикально, все плывет перед глазами, как в тумане. «Пожалуйста, капитан. Воды. Пока еще не поздно».

Так и быть. Берите порченую воду. Пейте сколько влезет. Но норма чистой воды останется прежней. Одна пинта в день. И ни капли больше. Такова будет норма, пока мы не увидим самолет или землю. Договорились? Неуверенно выдавливаю: «Да. Пусть будет так».

Донце пластиковой трубки, в которой хранится собранная с тентового навеса загрязненная вода, покрыто оранжевым осадком. Складываю майку в три слоя и несколько раз процеживаю сквозь нее воду, сливая ее в консервную банку. В результате получается пинта подозрительно мутной жидкости. Она сильно горчит. Кое-как я ее выпиваю.

Жажда усиливается. Не проходит и часа, как снова приходится выдать команде воды. Через час — еще. Горькой пинты хватило ненадолго. Внутри все пересохло, я испепелен зноем. Пить хочется еще сильнее.

— Нет. Нельзя. Ждите до завтра.

— Мы не можем. Ты отравил нас, и мы не можем терпеть.

— Отставить!

Нельзя выпускать из своих рук командование. Я безумно вращаю глазами, руки и ноги трясутся от напряжения— только бы совладать с паническим страхом!

— Бери, ребята! — вопит тело. И уже тянутся руки, чтобы схватить мешок с водой.

— Нет! — с усилием я поднимаюсь на колени, встаю на ноги и на мгновение оборачиваюсь к корме. Все время стоять я не могу, но сейчас меня освежает прохладный бриз.

И вдруг — самолет! В небе летит реактивный самолет! Не просто дорожка инверсионного следа или какой-то отдаленный намек на присутствие самолета, а настоящая серебристая птичка, летящая в Бразилию! Ну же, скорее! Включай радиомаяк! Батареи, наверное, уже скисли. Но нет, лампочка светится, а расстояние между нами не больше десяти миль. Оставлю-ка его в эфире на двенадцать часов. Самолет небольшой, вряд ли это коммерческий рейс. Неважно! Он появился как нельзя более кстати. Суша должна быть где-то близко. Исполняю свое обещание: вручаю экипажу пинту чистой пресной воды! Наступает всеобщее облегчение.

Надо мной пролетает птица, похожая на баклана. У него ровная коричневая окраска, если не считать черных колец вокруг глаз. А вчера мимо нас прохлопал крыльями поморник. Ему здесь бывать не положено. Не следовало ли указать ему на то, что он нарушил границы предписанного ему ареала? Новые рыбы, новые птицы, иной цвет воды, нет больше саргассовых водорослей. Все вместе складывается в определенную картину. Моя одиссея скоро окончится. Напряженно вглядываюсь в горизонт, пока глаза не застилает слезами.

На связь с отделением береговой охраны в Майами выходит теплоход, следующий курсом вблизи острова Пуэрто-Рико: они повстречали в океане маленькую белую яхту без мачты, дрейфующую по волнам. Береговая охрана просит произвести осмотр яхты. С судна отвечают отказом: они уже потеряли яхту и не намерены возвращаться. Описание? Белый корпус, длина 20 футов, опознавательные знаки отсутствуют, людей на борту нет.

«Соло» был бежевый. Вдоль обоих его надводных бортов была проведена широкая темно-синяя полоса, такого же цвета были и комингсы рубки. Поперек транца написано название. По бокам и на палубе приклеен номер «57», выведенный 14-дюймовыми цифрами.

И все-таки эту яхту отождествили с пропавшим «Соло». Согласно официальному сообщению, яхта «Наполеон Соло» обнаружена без экипажа. Один радиолюбитель из Калифорнии принимает радиограмму береговой охраны на Лонг-Бич и оповещает всех, кто давно ждет обо мне известий. В эфир летит радиограмма: «„Соло" обнаружен».

Мой брат требует сообщить дополнительную информацию. Был ли на яхте спасательный плот? Как выглядело остальное снаряжение? Не замечено ли следов пиратского нападения? Каковы координаты поврежденной яхты? Он настаивает на уточнениях. Но Нью-Йоркской береговой охране ничего об этом не известно, и брату не удается получить дополнительной информации. Начинает твориться что-то странное. В то самое время, когда я, окунув руку, поглаживаю в воде своих собачонок, моей матери представляются ужасные картины, как меня зверски убивают пираты или как я томлюсь в фашистском застенке.

Творится и впрямь что-то странное. Береговая охрана выступает с различными заявлениями. Сначала они утверждают, что известия об обнаружении «Соло» в океане — не что иное, как утка, пущенная не имеющим лицензии радиохулиганом. Потом намекают, что радиограмма, вероятно, нарочно состряпана Каллахэнами с целью побудить спасателей к каким-либо действиям.

Тогда мои родственники тщательно проследили весь путь этого сообщения в обратной последовательности — он вел от немецких радиолюбителей в Калифорнию, а затем через Лонг-Бич они вышли на Майами, откуда и просочились сведения, переданные береговой охраной. Истина вышла на поверхность, однако ложное сообщение по-прежнему циркулирует в судоводительском эфире, его принимает один из моих друзей на Бермудах. Нью-Йоркское управление, между тем, объявляет Каллахэнам, что если они желают отмены этого извещения, то им придется позаботиться об этом самостоятельно. Что они и сделали, покончив с путаницей.

К этому времени мои родные уже предприняли все, что могли, для вычисления моего примерного местоположения и исчерпали все средства, чтобы добиться организации поисков. Обращение к военному командованию с просьбой, чтобы летчики во время тренировочных и патрульных полетов совершили облет предполагаемого района бедствия, не имело успеха. Неудачей закончились и их попытки привлечь к делу разведывательные спутники, чья мощная оптика позволяет фотографировать из космоса даже мусорные урны. Тут им ответили, что речь идет о неспецифическом объекте, а площадь фотографируемого пространства составит 31 400 квадратных миль. Если каждый снимок охватывает участок в 900 квадратных футов, то есть квадрат со стороной 30 футов, то для осмотра всего района потребуется сделать свыше миллиарда фотографий. Куда бы ни обращались мои родные с просьбой о помощи, они повсюду натыкались на какое-нибудь непреодолимое препятствие.

Больше они ничего не могут сделать, им остается только рассылать письма политическим деятелям и поддерживать частные контакты с судоходными компаниями. Но хотя все уже поверили, что я давным-давно погиб, мои родители решили продолжать поиски, и, только если я не вернусь через полгода, они будут считать, что все кончено. Брат Эд готовится к возвращению домой, на Гавайи. Всем нам остается только ждать.

Наконец, 20 апреля, береговая охрана соглашается возобновить еще на одну неделю передачу извещения о том, что «Соло» запаздывает с прибытием.

16 апреля,

день семьдесят первый

В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ВРЕМЯ ТЯНУЛОСЬ ДЛЯ меня ужасно медленно, я все больше впадаю в уныние и депрессию. По моим расчетам, я уже давно должен быть на островах. Неужели мы их незаметно миновали? Не может быть! Они располагаются слишком тесной цепочкой. Хотя бы один из них я должен был заметить. И птицы по-прежнему прилетают с запада. Когда мне следует включить радиомаяк в последний раз? Конечно, радиус действия у него теперь невелик, но при том оживленном движении, которое царит на воздушных трассах в районе Карибского моря в дневное время, меня непременно должны услышать. Но надо еще подождать, пока не покажется земля или пока меня не покинут последние силы.

Я начинаю во всем сомневаться — в своих координатах, чувствах, самом своем существовании. Может быть, я — Прометей и надо мной тяготеет проклятие: каждый день у меня вырывают печень и каждую ночь она вырастает заново. А может, я Летучий голландец, обреченный вечно скитаться по морям и нигде не находить пристанища, моя судьба — заживо гнить вместе с моим кораблем. И я все глубже погружаюсь в пучину беспредельного ужаса. Глупо даже думать о том, что я стану делать, когда все это кончится. Это никогда не кончится. Это хуже смерти. Если бы мне нужно было отыскать в своем воображении самые ужасные видения, чтобы нарисовать картину ада, я выбрал бы то, что пережил в эти дни.

Бесповоротно сник последний мой солнечный опреснитель, в точности так же, как и предыдущий. Его матерчатое донце прогнило и оторвалось. У меня есть сейчас полный запас воды, но он очень быстро кончится. Единственным источником воды для меня будет дождь.

18 апреля,

день семьдесят третий

ВСЕ НОВЫЕ И НОВЫЕ ПРИМЕТЫ БЛИЗКОЙ ЗЕМЛИ встречаются на моем пути. Исчезли тигровые дорады. Два дня «Резиновую уточку» сопровождала одна пестренькая, в коричневых тонах, рыба весом футов пять — десять. Я хотел ее загарпунить, но подвело нетерпение. Я поспешил и только два раза ранил ее. Спугнутая рыба уплыла. В небе летает все больше чернокрылых птиц, а над головой продолжают кружить фрегаты. Мне удается изловить двух белоснежных крачек: они присели ко мне отдохнуть и обрели вечный покой. Я опять видел проходящее судно, но это случилось ночью и оно было слишком далеко от меня. Почему-то все эти перемены нисколько не влияют на мою затяжную депрессию. Я — Летучий голландец. Я и наяву чувствую себя, как во сне. Мне некогда расслабиться, все время надо быть в напряжении. Работай усерднее! Делай больше! Да будет ли этому когда-нибудь конец?