Юрий Шестера - Приключения поручика гвардии

Когда же с «Надежды» прозвучал пушечный выстрел, уходящие в плавание расцеловались со своими близкими и поспешили к своим катерам, стоявшим у берега, а оставшиеся осеняли их крестным знамением.

Наконец шлюпы снялись с якоря и стали под паруса, а когда те наполнились ветром, салютовали крепости семью выстрелами, на что им равным числом было ответствовано. На брандвахте — корабле, наблюдающим за выполнением установленных правил судами, прибывающими и выходящими из порта, — когда они мимо нее проходили, матросы были поставлены по сеткам вдоль ее борта, которые желали счастливого пути отважным мореплавателям троекратным, протяжным по флотскому обычаю, «ура!».

Здесь все в последний раз мысленно простились с провожающими, которые уже издали продолжали напутственно махать шляпами и платочками. Теперь они остались одни, и Андрюша почувствовал, что с этого момента каждый час, каждое мгновение будет удалять его от всего, что для него так дорого, и не смог удержаться от слез…

Начались морские будни. Андрюша договорился с Фаддеем и, испросив разрешения у капитана присутствовать на вахтах вместе с Беллинсгаузеном, стал постигать искусство управления парусным судном.

О, это была великая наука! Сколько же времени ушло только на изучение устройства судна и бесчисленного количества парусов трехмачтового шлюпа и их назначения! Казалось, запомнить всего было невозможно. Но от вахты к вахте все постепенно становилось на свои места, и Андрюша стал уже осваивать повороты судна с галса на галс. И чем больше познавал нового в управлении парусами, тем больше осознавал бездну знаний, которую еще надо было постигнуть.

Он испытывал большую признательность Фаддею, который был не только отличным моряком, но и умелым учителем, терпеливо и не спеша обучавшим его бесчисленным таинствам морской науки.

Особенно трудной была так называемая моряками «собака», то есть вахта с нуля до четырех часов утра, когда не только клонило ко сну, но и было почти ничего не видно. Хотя впередсмотрящие, самые зоркие и чуткие матросы, непрерывно вглядывались с салинга в пространство, лежащее перед судном, и вслушивались в шумы моря, чтобы, не дай Бог, не прозевать приближение корабля к надводным рифам. Здесь, в средних широтах, было еще терпимо, а вот в тропиках, как рассказывал своим офицерам Крузенштерн, было действительно так темно, хоть глаз выколи. И тогда приходилось убирать часть парусов, чтобы снизить ход судна.

Когда же подошли к датским проливам, капитан уже вообще не уходил с мостика. Он, да и все офицеры, хорошо помнили участь фрегата Тихоокеанской экспедиции, постигшую его именно в этих местах. А моряки во все века были, наверное, самыми суеверными людьми на свете. К этому их приучили превратности морской службы, когда в случае несчастья никто не мог помочь им, и приходилось рассчитывать только на свои собственные силы.

И хотя дул свежий норд-ост, шторма, слава Богу, не было. А когда благополучно минули Скагеррак, последний из датских проливов, и вышли в Немецкое море[14], Крузенштерн, оглянувшись на «Неву», послушно шедшую в кильватере за флагманом, широко и истово перекрестился, чему благоговейно последовали и все офицеры, находившиеся на шканцах, а затем спустился в свою каюту отсыпаться.

Однажды, когда шлюпы уже давным-давно минули пролив Ла-Манш, отделявший британские острова от материка, и бороздили воды Атлантического океана, в кают-компанию, где отдыхали офицеры, свободные от вахты, и члены торговой миссии, неожиданно вошел камергер[15] Резанов в сопровождении Крузенштерна. По команде старшего офицера, хозяина кают-компании: «Господа офицеры!» все встали по стойке «смирно». Их редко видели присутствовавшие, так как пищу они принимали в своих каютах: Крузенштерн — в капитанской, а Резанов — в адмиральской. Поэтому их появление в кают-компании было целым событием.

Однако в процессе беседы на самые разные темы Резанов совершенно неожиданно поинтересовался успехами его подчиненного в освоении морских наук. Андрюша аж вспыхнул от такого внимания к своей особе. Он никак не предполагал, что камергер не только знал о его бдениях на мостике, но, оказывается, и следил за их результатами. По знаку капитана мичман Беллинсгаузен доложил:

— Поручик гвардии Шувалов по результатам совместных со мной вахт через самое малое время будет практически готов к самостоятельному исполнению обязанностей вахтенного офицера, обладая как достаточными для этого знаниями по управлению парусами и судном, так и хорошо поставленным командным голосом.

Резанов с некоторым сомнением обернулся к Крузенштерну, но тот подтвердил слова мичмана. Было видно, что камергер остался весьма довольным успехами поручика, убедившись к тому же и в верности характеристики, данной ему его отцом.

Андрюша же был на седьмом небе от счастья, но краем глаза все-таки отметил, как ревностно вспыхнуло лицо кадета Морского корпуса Коцебу[16], который хотя еще и не имел офицерского чина, но, будучи дворянином, был допущен в кают-компанию. Ведь он уже в следующем году должен быть переведен в гардемарины, но о самостоятельном несении им вахты пока не могло быть и речи. А тут какой-то франт-гвардеец через столь непродолжительное время плавания уже рекомендован в вахтенные офицеры. Какая несправедливость! И не мог кадет уразуметь, что кроме этих месяцев плавания за плечами поручика гвардии были годы военной службы и знания, которые ему, пятнадцатилетнему юноше, придется ох как долго еще постигать.

Теперь на вахтах Фаддей стал доверять Андрюше самостоятельно осуществлять не очень сложные маневры судна. Вахтенные унтер-офицеры и матросы давно привыкли видеть на мостике рядом с мичманом этого молодого человека, и когда он стал отдавать команды, то стали беспрекословно выполнять их.

При первом же самостоятельном повороте оверштаг, то есть переходе на другой галс при встречном ветре путем пересечения линии ветра носом шлюпа, кромки парусов заполоскали, и пришлось срочно спускаться под ветер, а затем, выбирая шкоты, потихоньку приводить судно к более острому углу относительно ветра. Андрюша даже вспотел от напряжения, еще раз убедившись в том, что как хорошо наблюдать за маневром судна, когда его проводит опытный моряк, и как трудно это делать самому. Однако Фаддей молча наблюдал за муками подопечного, не делая каких-либо замечаний или подсказок, хорошо помня и о своих мучениях еще в Морском корпусе на занятиях по морской практике.

Когда же судно устойчиво легло на заданный курс, Андрюша смущенно посмотрел на вахтенного офицера.