Томас Рид - Морской волчонок

Морское дно в нашей бухте покрыто чистым, серебристо-белым песком. Маленькие крабы, величиной с золотую монету, гонялись друг за другом и преследовали еще более мелкие создания, рассчитывая позавтракать ими. Стайки сельдей, широкая плоская камбала, крупный палтус, красивая зеленая макрель и громадные морские угри, похожие на удавов, — все играли или подстерегали добычу.

В это утро море было абсолютно спокойно, что редко случается на нашем побережье. Погода как будто была создана специально для меня. Ведь я предполагал совершить большую прогулку, как я уже говорил вам.

Вы спросите, куда я направлялся? Сейчас я вам расскажу. Примерно километрах в пяти от берега виднелся маленький островок. Собственно говоря, даже не островок, а скала площадью около пятнадцати квадратных метров, а высотой не больше сорока сантиметров над уровнем воды. Островок был виден только в часы отлива, потому что приливная волна покрывала его целиком. Тогда виднелся только небольшой столб, поднимавшийся из воды на несколько метров и увенчанный бочонком. Он был поставлен для того, чтобы небольшие суда, идущие по бухте во время прилива, не разбились о подводный камень.

Во время отлива островок был виден с суши; он был блестящего черного цвета, но порой казался белым, словно покрытый снегом. Я знал, почему он меняет цвет. Белая шубка иногда появляется на нем потому, что густые стаи морских птиц садятся на камни, делая передышку после полета, или же ищут мелкую рыбешку и ракообразных, выброшенных сюда приливом.

Этот небольшой риф давно притягивал меня, может быть, потому, что он лежал далеко и не был связан с берегом, а может быть, и оттого, что на нем густо сидели птицы. Такой картины никогда нельзя было наблюдать в окрестностях. По-видимому, они любили это место. Я видел, как в час отлива они тянулись к рифу, летали вокруг столба, а затем садились на черную скалу, покрывая ее своими телами, так что она казалась белой. Это были чайки нескольких пород: побольше и поменьше. Там были и другие птицы, вроде гагар и морских ласточек. Конечно, с берега трудно было их различить, потому что самые крупные из них казались не больше воробья, и, если бы они не летали такой массой, их и вовсе не было бы видно.

Полагаю, что из-за птиц меня больше всего и тянуло на островок. Когда я был поменьше, я увлекался всем, что относится к естественным наукам, особенно птицами, и, конечно, редкие мальчики ими не увлекаются. Возможно, что другие науки не менее важны, но ни одна так не подходит к жизнерадостным вкусам молодежи, как наука о природе. Из-за птиц или из-за чего-нибудь другого мне всегда хотелось съездить на островок. Всегда, когда я смотрел на него, во мне пробуждалось желание его исследовать. Я знал все его черты и мог бы нарисовать их, не видя самого острова. Профиль камней образовывал над водой кривую с неравномерным спуском и подъемом, напоминая гигантского кита, лежащего на поверхности воды, а столб на вершине был похож на гарпун, застрявший в спине кита.

Мне очень хотелось потрогать столб, узнать, из какого материала он сделан, низок ли он на самом деле, потому что с берега казалось, что в нем не больше двух метров высоты. Особенно меня интересовал бочонок на верхушке столба. Должно быть, он был из очень прочного материала, потому что мне случалось видеть, как в штормовую погоду гребни волн перекатывались через него, покрывая и бочонок, и столб, и самый островок.

С нетерпением ждал я случая съездить на островок, но случая не было. Островок лежал слишком далеко для моих обычных прогулок, и слишком опасно было отправляться туда на утлой лодчонке в одиночестве, а плыть со мной никто не соглашался. Гарри Блю как-то раз обещал взять меня с собой, но начал смеяться, когда я захотел отправиться на остров. Что ему эта скала? Он не раз проходил мимо нее, даже высаживался на нее или привязывал лодку к столбу, чтоб пострелять морских птиц или половить рыбу. Но он никогда не брал меня с собой. Я ждал, что он это сделает, но напрасно: я был свободен только по воскресеньям, а воскресенье было для моего друга самым рабочим днем, потому что в праздник множество людей едет кататься. Долго я ждал. Наконец я решил действовать. В то прекрасное утро я принял дерзкое решение взять тузик и в одиночестве отправиться на риф. И я отправился. Я вывел тузик из бухты и стрелой помчался в открытое море.

Я назвал свое решение дерзким. Сама по себе затея не представляла ничего особенного. Но для мальчишки она была дерзкой. Надо было проплыть добрых четыре-пять километров по глубоким местам, почти совершенно потеряв из виду берег. Я никогда еще так далеко не ходил на шлюпке. Редко случалось мне выходить из бухты на какую-нибудь милю, да и то по мелководью. Правда, я объехал с Гарри всю бухту, но шлюпкой всегда управлял он, и, доверяя его опытности, я никогда не боялся. Теперь было другое дело, я был один. Все зависело от меня самого. Если б что-нибудь случилось, мне бы не от кого было ждать помощи или совета. Едва я отъехал на полтора километра, как моя затея стала мне казаться не только дерзкой, но и безрассудной, и любой пустяк мог заставить меня повернуть обратно.

Но мне казалось, что на меня смотрят с берега. Какой-нибудь мальчик из тех, что мне завидуют — такие были в поселке, — мог видеть, как я отправился на островок, мог легко понять, почему я повернул назад, и уж наверняка стал бы меня называть трусом. Поэтому я приободрился и приналег на весла.

В восьмистах метрах от рифа я бросил весла и обернулся, чтобы посмотреть на него. Прилив был на самой низкой точке, и островок совершенно вылезал из воды, но черные камни не были видны из-за птиц. Казалось, что на них сидит стая лебедей или гусей. Но я знал, что это чайки, многие из них кружились в воздухе, наблюдая за рыбой. Я слышал их резкие крики издалека, потому что ветра не было.

Трудно сказать, как мне хотелось попасть на риф и поглядеть вблизи на птиц. Я думал подойти к ним поближе и остановиться, чтоб не спугнуть их. В надежде, что они меня не заметят, я греб мягко и бесшумно, как переступает лапами кошка, подстерегающая мышь.

Сделав таким образом метров шестьсот, я поднял весла и оглянулся. Они меня не замечали. Чайки — робкие птицы, они хорошо знакомы с охотничьими ружьями и разом снимаются с места, как только подойдешь к ним на дистанцию ружейного выстрела. У меня не было ружья, и им нечего было бояться. Возможно, если б они заметили у меня ружье, они бы улетели, потому что чайки в этом отношении напоминают ворон и прекрасно знают разницу между ружьем и рукояткой мотыги. Им хорошо знаком блеск ружейного ствола.