Cecil Forester - Под стягом победным

Плен душил его, душила невыносимая тоска по свободе, по Барбаре и по Марии.

На следующий день Хорнблауэр опять ходил по крепостному валу, отведенный ему отрезок, как всегда, охраняли двое часовых с заряженными ружьями, приставленный для охраны субалтерн скромно сидел на парапете, словно не хотел мешать погруженному в глубокую задумчивость пленнику. Однако Хорнблауэр устал мыслить. Весь вчерашний день и почти всю вчерашнюю ночь он в смятении рассудка мерил шагами комнату – три шага туда, три шага обратно – и теперь пришла спасительная усталость, думы отступили.

Он радовался всякому разнообразию. Вот какая-та суета у ворот, часовые забегали, отпирая запоры, въехала, дребезжа, карета, запряженная шестеркой великолепных коней. Карету сопровождали пятьдесят верховых в треуголках и синих с красным мундирах бонапартистской жандармерии. С живым интересом затворника Хорнблауэр разглядывал жандармов, слуг и кучера на козлах. Один из офицеров торопливо спешился, чтобы распахнуть дверцу. Явно приехал кто-то важный. Хорнблауэр даже огорчился немного, когда вместо маршала в парадном мундире с плюмажами из кареты вылез еще один жандармский офицер – молодой человек с яйцевидной головой, которую он обнажил, пролезая в низкую дверцу, на груди – Орден Почетного Легиона, на ногах – высокие сапоги со шпорами. От нечего делать Хорнблауэр гадал, почему жандармский полковник, явно не калека, приехал в карете, а не в седле. Звеня шпорами, полковник направился к комендантскому штабу, Хорнблауэр провожал его взглядом.

Отпущенное для прогулки время уже заканчивалось, когда на стену поднялся молодой адъютант из комендантской свиты и отдал Хорнблауэру честь.

– Его Превосходительство шлет вам свои приветствия сударь, и просит уделить ему несколько минут, когда сочтете удобным.

Обращенные к пленнику, эти слова могли бы с тем же успехом звучать: «явиться немедленно».

– Я с превеликим удовольствием отправлюсь прямо сейчас, – сказал Хорнблауэр в духе того же мрачного фарса.

В штабе коменданта давешний жандармский полковник беседовал с Его Превосходительством с глазу на глаз, лицо у коменданта было расстроенное.

– Честь имею представить вам, капитан, – сказал он, поворачиваясь к Хорнблауэру, – полковника Жана-Батиста Кайяра, кавалера Большого Орла, Ордена Почетного Легиона, одного из личных адъютантов Его Императорского Величества. Полковник, это флота Его Британского Величества капитан Горацио Хорнблауэр.

Комендант был явно встревожен и опечален. Руки его подрагивали, голос чуть прерывался, а попытка правильно произнести «Горацио» и «Хорнблауэр» явно не удалась. Хорнблауэр поклонился, но, поскольку полковник даже не нагнул головы, застыл, как солдат на параде. Он сразу раскусил это человека – приближенный деспота, который подражает даже не деспоту, а тому, как, по его мнению, деспот должен себя вести – из кожи вон лезет, чтобы превзойти Ирода в жестокости и произволе. Может быть, это внешнее – вполне вероятно, он добрый муж и любящий отец – но от этого не легче. Люди, оказавшиеся в его власти, будут страдать от его усилий доказать – не только окружающим, но и себе – что он еще суровее, еще непреклоннее, а значит – еще лучше для дела, чем его патрон.

Полковник взглядом смерил Хорнблауэра с головы до пят и холодно осведомился у коменданта:

– Почему он при шпаге?

– Адмирал в тот же день вернул ее капитану Хорнблауэру, – поспешил объяснить комендант. – Он сказал…

– Не важно, что он сказал, – оборвал Кайяр. – Преступникам не оставляют оружие. Шпага – символ воинской чести, которой он не обладает. Отцепите шпагу, сударь.

Хорнблауэр стоял потрясенный, с трудом веря своим ушам. Кайяр говорил с кривой усмешкой, обнажая белые зубы под черными, словно рассекшими бронзовое лицо, усами.

– Отцепите шпагу, – повторил Кайяр. Хорнблауэр не шевельнулся.

– Если Ваше Превосходительство позволит позвать жандарма, шпагу снимут силой.

После такой угрозы Хорнблауэр расстегнул перевязь. Шпага упала на пол, металлический звон прокатился в наступившей тишине. Наградная шпага, врученная ему Патриотическим Фондом за проявленное при захвате «Кастильи» мужество, лежала, до половины выпав из ножен. Рукоять без эфеса и ободранные ножны вопияли об алчности имперских солдат.

– Хорошо! – сказал Кайяр. – Я попрошу Ваше Превосходительство известить его о скором отбытии.

– Полковник Кайяр, – сказал комендант, – приехал, чтобы забрать вас и мистэра… мистэра Буша в Париж.

– Буша? – Слова коменданта сразили Хорнблауэра так, как не сразила утрата шпаги. – Буша? Это невозможно. Лейтенант Буш тяжело ранен. Переезд может окончиться для него смертельно.

– Переезд в любом случае окончится для него смертельно, – сказал Кайяр с той же недоброй усмешкой.

Комендант всплеснул руками.

– Не говорите так, полковник. Этих господ будут судить. Трибунал еще не вынес вердикта.

– Эти господа, как вы, Ваше Превосходительство, их назвали, собственным свидетельством скрепили свой приговор.

Хорнблауэр вспомнил: адмирал, готовя донесение, задавал вопросы, и он, отвечая, не стал отрицать, что командовал «Сатерлендом» при взятии батареи в Льянце, когда на его судне подняли французский флаг. Хорнблауэр знал, что уловка была в достаточной мере законная, однако недооценил решимость французского императора парой показательных расстрелов убедить Европу в английском вероломстве. Что до вины – сам факт расстрела послужит ее доказательством.

– Полковник Кайяр приехал в карете, – сказал комендант. – Не сомневайтесь, что в дороге мистэру Бушу будет обеспечен весь возможный комфорт. Пожалуйста, скажите, кого из ваших людей вы хотите взять с собой в качестве слуги. И если я могу быть вам чем-нибудь полезен, я сделаю это с величайшим удовольствием.

Хорнблауэр задумался, кого взять. Полвил, который служил ему много лет, – в каземате, среди раненых. Нет, я все равно бы не взял Полвила, это не тот человек, на которого можно рассчитывать в решительную минуту, а такая минута еще может подвернуться. Латюд бежал из Бастилии. Что если Хорнблауэр убежит из Венсенского замка? Он вспомнил рельефные мускулы и бодрую преданность Брауна.

– Если позволите, я возьму старшину моей гички Брауна.

– Конечно. Я пошлю за ним, а ваш теперешний слуга уложит пока вещи. А касательно ваших нужд в дороге?

– Мне ничего не надо, – сказал Хорнблауэр, и в ту же секунду проклял свою гордость. Чтобы спасти себя и Буша от расстрела, потребуется золото.

– Нет, я не могу вас так отпустить, – запротестовал комендант. – Деньги могут немного скрасить вам путь. Кроме того, не лишайте меня удовольствия хоть чем-то помочь мужественному человеку. Умоляю вас принять мой кошелек. Сделайте одолжение.