Ханна Мина - Судьба моряка

Упорство такого рода понятно и приемлемо. И сейчас, когда я рискую жизнью, чтобы вытащить труп со дна парохода, делаю ли я это только потому, что утонувший — мой отец, или же потому, что были у него еще и другие достоинства? Предположим, что он был моим отцом и к тому же был трусливым, подлым, низким человеком, который рабски склонялся перед турками в Мерсине, лебезил перед французами в Искандеруне. Что тогда? Рисковал бы я в таком случае? И стали бы мне помогать моряки? А море, взявшее его, вело бы себя как заклятый враг? Вынести раненого с поля сражения — значит проявить уважение к нему, к его ранам. Похоронить умершего — воздать должное ему как человеку после смерти. А разве то, чем я занимаюсь сейчас, пытаясь вытащить труп борца из морской пучины, — это не борьба? Разве это не выражение солидарности с тем, кто погиб как солдат? Не продолжение боя, который он вел? Разве я не терплю эти муки ради нашего квартала, не приношу себя в жертву во имя родины, не борюсь против французов?

Эти мысли воодушевили меня, и я открыл глаза. Беседовать с самим собой я был способен при любых обстоятельствах. Это качество я также унаследовал от отца. Оно стало проявляться во мне в школьные годы. И тогда тоже все было связано с морем. Школа стояла на самом берегу, я подолгу гулял там и размышлял.

В душе я считал, что буду моряком, и готовился им стать, а моряки, как известно, частенько говорят сами с собой. Так быстрее и незаметнее проходит время вахты, часы, проведенные за штурвалом или на верхушке мачты. Отец учился умению молчать у моря, но в это время он молча разговаривал сам с собой, обдумывал разные дела и только после этого принимал решение.

Итак, я принял решение. Борьба продолжается. Если я не вытащу тело, то останусь на пароходе. Быть может, завтра волны унесут его или загонят в другой отсек корабля. Или полиция выставит на пароходе охрану. Тогда все пропало. Я не найду отца, и повинна в этом будет моя слабость. Все нужно закончить сегодня. Моряки доверяют мне, поверили в меня не потому, что я сын Салеха Хаззума, а потому, что я такой же моряк, как он, и хорошо знаю, что сделал мой отец для своей родины и своего народа.

Я сказал:

— С парохода я не уйду, пока не вытащу тело.

— Ты не сможешь его вытащить, не рискуя собой.

— Ну что ж, значит, надо рискнуть.

— Но ведь ты так устал.

— Я уже отдохнул.

— Ты обманываешь себя.

— Возможно.

— Упорный, как его отец, — сказал пожилой моряк. — Не пустим его!

Меня обрадовало слово «упорный». Первое признание сходства между мной и моим отцом. Без упорства в борьбе никак нельзя. Перед решительным боем человек сжигает за собой мосты, и остается у него только один выбор — смерть или победа. Я не погибну. Одержу победу. Я вырву у моря тело отца, вытащу его. Я не переоцениваю себя. Кто может тягаться с морем? Море — гигант. Так говорил мой отец. Но я человек. А человек — самое сильное из всех созданий, живущих на земле. Это тоже говорил мой отец. Итак, я должен нырять. Бороться до последнего вздоха. И нет силы, способной мне помешать. Я уважаю старого моряка, но на этот раз ослушаюсь его. Пусть возвращается на берег, если ему надоело ждать. Пусть отойдет в сторону, если отчаялся. Если он боится за мою жизнь, спасибо ему за это. Пусть лучше подумает о моем будущем. Я моряк — и боюсь? Моряк — и отступаю? Не бывать этому!

— Я снова пойду туда.

— Послушай, сынок… Послушай, Саид. Ты напрасно упорствуешь, всему свое время. Упорство может и повредить.

— Кто оценит вред и пользу лучше того, кого это дело касается?

— А мы? Кто мы? Разве мы не с тобой в этом несчастье? Почему же мы тогда с самого утра торчим на этом пароходе?

— Спасибо вам. Но мое сражение с морем не окончено. С поражением я не смирюсь никогда.

— Ты говоришь «поражение»? Разве тот, кто осмеливается броситься в пучину, спуститься на дно парохода, может считаться побежденным?

— Тело там. Я видел его собственными глазами. Я убрал доску перед ним и подтолкнул его к самой щели. И теперь отступать?!

— Отложи все до завтра… Отсрочка — не отступление.

— Отсрочка — начало отступления. Не буду откладывать… Сегодня или никогда.

— Мы тебя предупреждали, аллах свидетель. Упрямство погубит тебя…

— Пусть… Лучше смерть, но только не поражение.

Моряки умолкли. Разговор прекратился. Я не колебался. Нырну еще раз, проскочу прямо в щель. И не вынырну, пока не протолкну тело в трюм. Хватит вертеться вокруг него. Если я не возьмусь решительно за это дело, то никогда его не кончу. Море меня не подведет, не оставит меня в беде, когда дело связано с моим отцом. Оно хорошо знает цену моему отцу. Спрашивается, есть ли у самого моря отец?

Я полностью отдался во власть воде. Сейчас она была бирюзовой. Лучи заходящего солнца будто протыкали море насквозь длинным золотистым пучком. Поверхность моря колыхалась, подбрасывала золотистые лучи, и казалось, что оно играет жидким золотом, невидимыми в глубине руками приводит его в движение. В небе густели белые облака, заполняли весь горизонт, образовывали разноцветные, причудливые фигуры, затем все больше и больше становились похожи на груды пепельно-серой ваты. Небо — чистое и прозрачное сверху — следило за восходом далекой звезды… Дул ветер — легкий и холодный; птицы описывали над нами прощальные круги, улетая в свои гнезда, они махали крыльями в такт, как бы подчиняясь неслышной мелодии, а некоторые доверились ветру, и он нес их на своем ковре-самолете. Берег по-прежнему пестрел группками людей, но оттуда не долетало ни звука, только волны размеренно бились о железный корпус парохода.

Я постоянно испытывал какой-то мистический трепет перед морем по вечерам, когда опускаются сумерки. Оно что-то рассказывает, как старец, усевшийся на низеньком стульчике перед своим домом. Рассказывает свои истории. Напевает вполголоса свои печальные песни. Тяжело вздыхает, и его дыхание — это пар, который, как мираж, поднимается с лучами, а те поднимают его высоко вверх, растворяют в себе. В такое время море становится добрым, тихим, расслабленным, тогда оно монотонно, с тихим шорохом лижет песок пляжей, а иногда бурлит, бросает волны на прибрежные скалы, разбивается о них, разлетается брызгами.

Я покоряюсь морю, признаю его величие и силу. Отдаюсь ему. Пусть благословит меня этот милосердный Отец. Пусть он будет за меня, на моей стороне, а не против меня. Пусть примет в свои объятия, усыновит меня с сегодняшнего дня и до конца моей жизни. Пусть вечно сияет его тавро на моем лбу. Пусть поставит на мое сердце печать царства своих глубин. Пусть сделает меня одним из тех моряков, которые ему служат, воспитает лихим наездником, пригодным для его свиты. Пусть не осудит мое возмущение против него, мою хулу. Я пришел к нему не как захватчик, не как бунтарь, а как смиренный проситель. Мне ничего не нужно, о море, ни жемчуга, ни драгоценных кораллов, скажу я ему, только верни мне моего отца. Отдай его тело, чтобы я похоронил его в прекрасной земле. Прошу тебя, заключи со мной договор чести… И заклинаю тебя: доверься мне, человеку. Пусть между нами будет мир, а не война, подлинное братство, а не вражда, доброе сотрудничество, а не соперничество.