Андрей Сулацкий - Дрейфующая станция СП-40 бис

А тем временем преподаватель наш изучал записи в журнале, в его отсутствие сделанные. Сначала не очень довольно: кривился, языком цокал, бормотал что-то типа “погрешности великоваты” (это он про записи тех дней, когда я ещё что-то пытался честно измерять). А потом в каюте повисло какое-то заинтересованное молчание. Как раз, когда препод к вчерашним фантастическим записям перешёл. Потом выхватывает из портфельчика карту залива и давай циферки из журнала туда переносить. А глаза-то горят почему-то. “Алексей, а Вы уверены во вчерашних измерениях? Вы их сами делали?” – спрашивает, – “И где Ваши коллеги, вернее – ещё один коллега?” Столько вопросов сразу. Пришлось по одному отвечать, с конца. Старательно обдумывая, как ответить на первые, очень неприятные, чтобы не очень врать. “Да, ребята вчера салатиком, видимо, не свежим, траванулись, что в универсаме на перекус купили. А я салат тот не ел, вот, и живой, а они… приболели…” – отвечаю, а сам продолжаю судорожно соображать, как и ответить, и соврать не сильно.

Но преподу уже не до моих ответов стало – у него мысль дальше ускакала: “Парни, вы же новое течение в Финском заливе открыли! Оно, наверное, сезонное и нестабильное – раньше-то его никто не обнаруживал. Наверное, жара нынешняя виновата… Надо бы измерения прошлых лет с погодой, что тогда была, сопоставить… Так, коллеги, на этом морская часть практики для вас завершена. Сегодня сдавайте катер хозяину. Всё равно, это уже через день надо бы сделать. А завтра на кафедру – отчёт по практике писать”. И убежал. Оставив товарища моего серо-зелёного спящим на лавочке, а меня – в замешательстве. Увлекающийся человек.

В какую… м-м-м… задницу мы с коллегами-практикантами попали, поняли только на следующий день, на кафедре. Выяснилось, что руководитель наш уже успел всему кафедральному народу: ассистентам, доцентам и профессорам раззвонить об этом “открытии”. И послезавтра он докладывать на семинаре кафедральном уже собрался об этом новом “течении”. С нас графики и карты требуются. А сам он проанализирует возможную корреляцию (ну, математическую связь, если кто этого слова не знает) “течения” с погодой. Ага… Ещё бы неплохо – со степенью сексуальной озабоченности “первооткрывателей”… Это я сейчас так шучу. А тогда, нам было не до шуток. Уединились в свободной аудитории и дела наши тяжкие обсуждаем. Я коллегам рассказал о вчерашних своих “подвигах”. Нет, не сексуальных, а совсем наоборот – интеллектуальных. Парни, сначала ещё не осознавая уровень грозящих неприятностей, пытались шутить и всё мои впечатления о девочках пытались выяснить. Но после, проникшись серьёзностью момента, сникли. Жеребячий юмор как-то сам пропал из нашего “совета в Филях”. Далее, если опустить ненормативную лексику, дискуссия развивалась примерно следующим образом:

– Может, не будем ничего преподу говорить? – предлагает один.

– Так уже на следующий день после доклада чуть не полкафедры отправится перепроверять “открытие”. Ты что сомневаешься? И ничего похожего на Лёхины фантазии не найдут. Руководителя нашего на смех подымут, а нам – клизму ведёрную. Со скипидаром. Могут и практику не засчитать. И прощай, Гидромет, – возражает другой.

– Лёха, ты, что не мог наставить “от балды” цифр разных, чтобы преподу сразу стало ясно, что это бред?! – накидываются на меня оба.

– Я ж как лучше хотел! – оправдываюсь, – Чтоб вас, козлов похотливых, прикрыть!

– Не, ну, ты подумай! Это он нас козлами похотливыми назвал! А сам-то, что с девками о погоде беседовал что ли!? Или о музыке классической!? Слушай, может, ты по рогам захотел получить!? – стала накаляться атмосфера дискуссии, – Нас один лишний день на катерке вполне бы устроил – перемерили бы всё! И на этом бы дело закончилось! А тут из-за умника этого… Лучше он хотел!

Тут я начал соображать, что доля правды в их словах есть – если бы ни моё желание “сделать красиво” никакого особого скандала бы не светило. Осталось бы всё между нами троими и руководителем нашим. Лишний день работы – и всё. Скорее всего. А тут – как бы до других кафедр не дошло, тогда не жить нам на нашей. Да, и в универе не задержимся.

Почуяв мою слабину, коллеги стали дожимать, в том духе, что они, мол, вообще не причём. Да, они завсегда свою работу сделают! И переделают! Если надо, конечно. А за всяких дурных им отдуваться не с руки. Не справедливо это, типа. Так что, иди, давай, друг наш инициативный, сознавайся в своих грехах. Пока не поздно. Может быть, и тебя простят. А, уж, от нас обвинения отведи. Мол, траванулись мы (и то правда, было дело) салатиком (ага, сорокоградусным), домой ушли… А ты, Лёшенька, один там ловчил с журналом.

В общем, правы они были. Соучастия в моём подлоге не принимали. Хотя у них другие грешки имеются. Но за них не накажут, свидетелей-то нет. Кроме меня. А я закладывать не буду, так как и сам поучаствовал в этом бардаке. Да, и, вообще – западлО закладывать-то… Пришлось мне идти с повинной к руководителю. Посидев, собираясь с духом, понял, что и его надо как-то, хоть частично из-под удара вывести. Вот, если пойду я к нему тет-а-тет каяться, то ему потом самому придётся всё своим коллегам-преподавателям рассказывать, краснеть, позориться… Ведь, точно, подымут его на смех. А мне, уж, всё равно, головы не сносить. Выгонят из универа, так выгонят. Армия, так армия. Всё равно, после окончания Гидромета меня призыв ожидал, так как на кафедру военную по конкурсу не прошёл. Поэтому, подкараулив момент, когда почти все преподы собрались в преподавательской комнате кофейку-чайку попить, завершающуюся практику обсудить, я, робко постучавшись, взошёл на свою Голгофу. Остановился посреди комнаты, напротив стола руководителя нашего. Дальше словно не мой голос звучал, а кто-то за меня говорил. Имя и отчества преподавателя вам сообщать не буду. Зачем? Хороший, в принципе, человек. Увлекающийся. Доверчивый. Ну, сделал ошибку – поверил студентам-халтурщикам. Зачем же его за это ославлять. Назову его условно – Петром Петровичем.

Итак, диалог был примерно следующий:

– Пётр Петрович, я по поводу послезавтрашнего семинара… – кое-как выдавил из себя.

– Да, Алексей, это хорошо, что Вы заглянули. Давайте я Вам расскажу, как примерно должно выглядеть графическое представление полученных данных. Смотрите… – быстро заговорил Пётр Петрович.

– Извините, Пётр Петрович, не надо никакого семинара проводить! Не надо, – быстро, глотая окончания, затараторил я.

– Почему? Объясните, – искренне удивился Пётр Петрович.

Я топтался и мялся. Ой, как стыдно! В комнате повисла тишина – все преподы заинтересованно прислушивались к нашему диалогу. Их глаза словно обжигали – кровь обильно ударила в лицо, окрасив его в багровый цвет.

– Ну, я жду, Левшаков! – потребовал Пётр Петрович.

– Ну, э-э…, Пётр Петрович, этого течения не существует… Нету его… Я его выдумал… Случайно… Так само получилось… Вот! – я, всё-таки, выдавил из себя признание. Далее словно плотину прорвало. Тем более, что шокированный моим признанием Пётр Петрович не мешал.

– Так получилось, что два товарища моих позавчера несвежим салатом позавтракали и отравились. Плохо им было очень. И они решили домой вернуться… Ну, правда, им очень плохо было, работать совсем не могли. Я один остался. Пообещал им, что сам всё померю. А день жаркий, солнечный… На пляж хочется. Очень. Ну, и решил, что… ну, не буду сегодня в залив выходить… А вечером журнал заполню… без измерений… На основе данных с соседних участков… Вот, и нафантазировал. Вот… Извините меня, пожалуйста. Я совсем не хотел… Вас… м-м-м… в глуп… э-э-э… подставлять, в общем, не хотел! Извините… – так, спотыкаясь и мямля, но, всё-таки, завершил свою исповедь.

Кто-то из присутствующих взялся протирать очки, словно они сильно запылились. Другой, протянув: “Да-а-а…, Пётр Петрович, достался Вам кадр”, – отвернулся к окну, чтобы не демонстрировать никому свои истинные эмоции. А ещё один, хлопнув дверью, выскочил из комнаты. Спустя несколько секунд из коридора раздался уже не сдерживаемый преподавательской солидарностью хохот. Остальные с интересом ждали продолжения.

Сказать, что Пётр Петрович был в потрясён – это ничего не сказать. Он сначала побелел, словно его извёсткой покрасили… Даже глаза стали какие-то бесцветные, а губы – как прорез на гипсокартоне. Потом этот рот, как у рыбы, выкинутой на сушу, хватанул пару раз воздух… Но препод не стал мне ничего говорить, а сразу повернулся к завкафедры (он тоже в комнате присутствовал) и тихим, как шипение змеи, голосом просвистел:

– Я ставлю вопрос об отчислении Левшакова из университета. За фальсификацию результатов измерений, за дискредитацию нашей кафедры… Да, да, знаю пока ещё до других кафедр слух не дошёл, но может… Поэтому мы должны на корню пресечь… Должны показать, что мы жестоко караем за подобное. Чтоб и другим не повадно было…

– Так, гражданин студент, выйдите-ка пока из комнаты, пока мы тут Вашу судьбу решать будем, – вступил в разговор заведующий кафедрой.