Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 1

За время путешествия я убедился, что мне нужен будет помощник, который бы объяснял, что здесь к чему и почем, но предложить это место монаху Илье не решился. В последнее время он стал посматривать на меня изучающе, с жадным интересом, как ученый на доселе неизвестную науке разновидность паразитов. При прощании я дал ему три золотых мараведи:

– Помолитесь за упокой всех утонувших.

– Хорошо… княже, – с еле заметной заминкой перед словом князь произнес он.

Наверное, слишком много узнал обо мне такого, что не соответствует образу сына князя Игоря. Надо, чтобы он оставил свои сомнения при себе.

– Если бог спас меня, значит, зачем-то это ему надо. Не нам судить дела его, а только исполнять его волю, – напомнил я монаху и перекрестился.

– Да, княже, – уже без заминки молвил монах и тоже перекрестился.

Узнав, кто я такой, мытник тут же послал конного к князю Мстиславу Святославичу, чтобы сообщить, что в гости пожаловал троюродный брат Александр Игоревич, князь Путивльский, чудом спасшийся в пучине морской. За время путешествия я более-менее освоил язык своих подданных. Думать продолжал на русском, но довольно бегло изъяснялся на старославянском и понимал почти всё, что мне говорили. Особенно, когда пытались лизнуть. Мытник начал льстиво восхищаться моим спасением. Его послушать, важнее и лучше меня нет человека на земле. Наверное, что-то подобное он слышит от тех, кто ниже его по положению. Мы сплевываем только то, что нализали.

Мстислав Святославич прислал мне белого иноходца под шитой золотом попоной и седлом с золочеными луками и эскорт из двух десятков дружинников – молодых парней не старше восемнадцати лет, одетых богато и вооруженных короткими копьями и саблями или мечами. Я попросил одного показать свой меч. Это оказалась франкская многослойная обоюдоострая спата. Была она сантиметров на пять-семь короче, чем те, что делали в первой половине двенадцатого века, на полсантиметра или даже сантиметр уже и легче граммов на триста-четыреста. Дол – ложбинка в середине клинка – тоже сузился. В двенадцатом веке в Западной Европе такие мечи ценились высоко, а здесь, видимо, не очень, поскольку его мог позволить себе молодой дружинник, пусть и княжеский. А может, досталась ему по наследству. Половина эскорта поехала впереди меня, вторая – сзади. Моего слугу Савку вез один из дружинников, посадив за собой на круп лошади.

Ворота, через которые мы въезжали, назывались Золотыми. Наверное, название получили из-за золоченого купола церкви, которая располагалась над ними, или тут принято всем главным давать такое имя. Сложены ворота из гладко отесанного, светло-серого камня. Арочного типа тоннель был длиной метров двенадцать. Вверху множество отверстий для стрельбы. Окованных железом ворот было трое, но средние, судя по виду, закрывали редко, только в случае опасности. Улицы города чисты, вдоль домов деревянные тротуары. Нет сильной вони, как в европейских городах, хотя канализации не заметил. Наверное, потому, что дома с дворами, в которых есть выгребные ямы. Чем ближе к Окольному граду, тем дома и дворы становились больше. Попались даже пара каменных. Ворота, через которые мы въехали в Окольный град, назывались Троицкими. На белой стене над ними была выложена мозаикой Святая Троица. Все, кто входил или въезжал в ворота, крестились на мозаику. Я тоже перекрестился. Если попал в собачью стаю, лай не лай, а хвостом виляй.

Детинец представлял собой большой замок, только вместо донжона был княжеский двор – комплекс двухэтажных каменных и деревянных зданий, отгороженных четырехметровым каменным забором. Перед забором на двух улицах находились дворы бояр с деревянными теремами, по большей части трехэтажными. За забором справа высился белый каменный Спасский собор с пятью золочеными куполами и несколько деревянных домов, а слева – длинное деревянная двухэтажное здание с конюшней на первом этаже и каменный княжеский терем прямоугольной формы, поставленный так, что от ворот видны были одновременно передняя и боковая стены. Судя по вооруженным людям, которые расхаживали возле дома с конюшней, это было что-то типа казармы. От задней части терема в две стороны тянулись деревянные здания с глухими первыми этажами и жилыми вторыми, которые упирались в стены Детинца, образуя внутренний двор. Площадь между теремом, собором и казармой была вымощена камнем. На передней стороне терема на первом этаже была оббитая надраенной до золотого блеска медью дверь. К ней вела широкая деревянная лестница с крыльцом с фигурными балясинами и столбами, поддерживающими навес. Рядом с крыльцом находилось маленькое окно, закругленное сверху, забранное фигурной решеткой и застекленное разноцветными прямоугольными кусочками сантиметров пятнадцать на десять. На втором этаже располагались две пары высоких узких окон. Расстояние между окнами внутри пар было такое, что его можно было принять за широкую оконную раму. Верхние окна были без решеток и составлены из полупрозрачных стекол. На боковой стороне терема окна были такие же, только наверху всего одна пара, и еще одно маленькое и квадратное в чердаке. Крыт терем медными листами, позеленевшими от времени. На крыльце стояли человек десять богато одетых мужчин. Того, что стоял в центре, я принял из-за шитой золотом одежды и высокой шапки из черного меха, за черниговского князя.

– На крыльце князь стоит? – спросил я дружинника, у которого брал посмотреть спату.

Молодо человек снисходительно улыбнулся и ответил:

– На крыльце встречают только равного. Там стоит тысяцкий Вышата Глебович.

От ворот эскорт повернул к конюшне, а моего коня, поклонившись в пояс, взял под узду важный боярин, которого сопровождали еще двое, одетые победнее.

– С приездом, князь Александр Игоревич! Мой господин, Великий князь Мстислав Святославич, послал меня, своего слугу, воеводу Митяя, встретить тебя и проводить к крыльцу.

Он повел моего коня к княжескому терему. Важность, с которой воевода проделывал это, показалась мне смешной. В Западной Европе все было не так напыщенно. Увидев отстраненное выражение на лицах людей, ждавших меня на крыльце, я понял, что исполняется ритуал, в котором моя личность не играет никакой роли. Ритуал служил в первую очередь для возвеличивания князя Черниговского, но любое его нарушение может быть воспринято каждой из сторон, как оскорбление, со всеми вытекающими последствиями. Впрочем, мне, как «византийцу», скорее всего, простят мелкие огрехи. Воевода Митяй остановил моего коня перед крыльцом. Я спрыгнул на землю, шагнул к крыльцу и остановился, потому что почувствовал, что дальше идти пока нельзя.