Леонар Дюпри - Флибустьеры против пиратов Карибского моря

Итак, я стал отбиваться двумя руками и медленно отходить к выходу. Силы были на исходе, но и противников значительно поубавилось. Меня атаковали лишь четверо. Может, потому, что я их еще не ранил или это были лучшие бойцы. Теперь мне было не до выкрутасов, как их называл Николас. Я классически орудовал поочередно шпагой и дагой, уже не помышляя о лихих атаках. Мои противники сначала были утомлены, а теперь их выпады были уже почти не опасны.

Когда я почувствовал, что вступил на лестницу, ведущую к выходу, это сразу придало мне силы. Завладев выгодной позицией, я мог уже не опасаться за свою жизнь. Я специально сделал несколько шагов вверх, так что передо мной оказался лишь один противник. Он мог нанести удар лишь по моим ногам, зато я мог ударить его в голову. Кончилось тем, что он пропорол мне сапог, а в ответ получил скользящий удар по щеке. Брызнула кровь, он вскрикнул и ретировался.

Наступила пауза, во время которой трое оставшихся переглядывались, выясняя, кто из них пойдет на меня. В этот момент с высоты уже дюжины ступенек я успел сделать быструю рекогносцировку. Восемь или девять каперов, еще несколько минут назад чувствовавших себя непобедимой армадой, либо ругаясь перевязывали раны, либо стонали на полу.

– Господа, предлагаю завершить наш поединок по-доброму, – сказал я, делая несколько шагов по ступенькам вверх к двери. – Всем спасибо за участие, рад был знакомству, надеюсь, теперь вы поостережетесь хамить благородным дворянам. Желаю всем здоровья, оно вам понадобится. Адью!

С этими словами я повернулся, чтобы преодолеть оставшиеся ступеньки к свободе, но тут же замер… В дверях стояли трое. По виду моряки. Они явно были растеряны, а в глазах читался один вопрос: что тут происходит?

– Разрешите пройти, господа! – сказал я, сделав несколько шагов по ступенькам вверх. Они расступились, но в этот момент снизу раздался крик:

– Хватайте его, не дайте ему уйти!

Однако входившие все еще не могли сообразить, в чем дело, да и хватать окровавленного человека с обнаженной шпагой в одной руке и дагой в другой, с которых стекала кровь, не очень-то хотелось. Так я оказался у двери, где мне неожиданно преградила путь чья-то фигура в плаще.

– Что тут произошло, отвечайте, – сказал незнакомец, расставив широко ноги и уперев руки в бока.

Было ясно, что подошла другая часть команды проклятого капитана-капера Фонтанжа и даже, возможно, это он сам.

– Сударь, произошло недоразумение. У меня тут была назначена встреча…

– Сейчас разберемся, стойте, – приказал он, хватая меня за плечо.

От этого его «стойте» и тем более «разберемся» веяло могилой, да к тому же плечо, куда легла его рука, было ранено. Я сразу сообразил, что стоит только выйти кому-нибудь снизу, как меня в лучшем случае сдадут страже и я надолго сяду в тюрьму за нанесение массовых телесных повреждений героям войны на море, а в худшем – меня порешат прямо тут, перед «Старой пушкой», сами герои. Собрав последние силы, я выронил дагу, сбросил его руку с плеча, вывернул ее и, выхватив у него из-за пояса пистолет, отпрыгнул в сторону. Весь в царапинах, в крови, со шпагой в правой и пистолетом со взведенным курком в левой я стал медленно отступать по улице назад, считая своих новых противников. Их было восемь. Грубое обращение с их главарем не пришлось им по вкусу, они ощетинились рапирами, шпагами и большими ножами.

– Держите его, он перерезал всех наших! – раздались голоса от двери в кабак. – Боцман убит, шкипер потерял глаз… Дайте ему хорошенько.

Матросов не нужно упрашивать. Они смело пошли на меня.

– Стойте! Я никому не хотел причинять вред. Я один. Я не хотел ни с кем ссориться…

– Врет! Он врет! – снова раздались крики. – Он первый напал и убил боцмана.

– Давайте разойдемся по-хорошему, – еще раз неуверенно предложил я. – Первый, кто приблизится, будет застрелен.

Однако моряки неожиданно встретили мои слова смехом, который, как эхо, раздался и сзади меня. Я обернулся и увидел, что и там стоят еще примерно столько же матросов. «Ну вот и все», – пронеслось у меня в голове. Все пути были отрезаны, и мне лишь оставалось прижаться спиной к стене дома и постараться, не уронив честь, продать свою жизнь как можно дороже. Оставалась еще слабая надежда на то, что кто-нибудь из горожан сообщит в полицию и мне удастся спасти жизнь, попав в тюрьму.

Пока вокруг меня медленно образовывался полукруг, я вспомнил одно из наставлений моего итальянского учителя фехтования: когда дела совсем плохи, покажи вид, что тебя они не касаются. Я вынул из-за пояса кожаные перчатки и демонстративно беспечно натянул их. Затем встал в боевую позицию. Думать о прорыве было нереально. Их было слишком много, поэтому я стал выбирать себе первую жертву, которая, впрочем, сама вызвалась ею стать.

– Дайте мне попробовать, – сказал главный. – Неужели этот мальчишка сразил нашего могучего боцмана? Может, ты владеешь каким-то особым приемом? Так научи.

Он обнажил шпагу и стал приближаться. Я положил пистолет на стоящую рядом бочку и сделал специально неуклюжий выпад.

– Да он просто цыпленок, – сказал предводитель, легко отбивая мою шпагу. – Не понимаю, как ему…

Но я уже сделал глубокий двойной выпад, проткнув ему снизу подбородок. Такие удары очень опасны, а если рассчитать момент, то… Но я не рассуждал долго и, выдернув шпагу, сделал еще пару выпадов. Мой клинок задел чье-то бедро, потом чей-то живот, а потом я отскочил, схватил пистолет, лежащий на бочке, и снова попытался вести переговоры.

– Ваш капитан ранен, позаботьтесь о нем, а меня пропустите.

Но ответом мне были лишь грязные ругательства и проклятия. И опять на помощь пришел учитель: «Сначала противник вгоняет тебя в роль побежденного, а потом побеждает». Я поднял пистолет и выстрелил, потом схватил его за дуло и, пользуясь небольшой дымовой завесой, сделал несколько отчаянных выпадов. Я слышал, как мои удары достигли цели и как кричали и чертыхались раненые противники. Вдруг что-то мелькнуло у меня перед глазами, и я ощутил, что их заливает кровь. Я снова и снова стирал перчаткой кровь, застилавшую мне глаза, и делал отчаянные выпады. Я чувствовал, как холодный металл входит в мою плоть то тут, то там, но это уже не причиняло боли. Меня согревало сознание того, что я умираю не напрасно, что негодяев, с хамством которых любой простой человек вынужден постоянно мириться, становится все меньше и меньше. Пусть я уже почти не вижу из-за крови, льющейся из раны на голове, но я все еще на ногах и все еще могу оказывать сопротивление. Это матросское быдло надолго должно запомнить молодого дворянина, который не стал терпеть их выходки и смог постоять за себя, пусть даже ему придется расстаться с жизнью. Именно такие мысли вертелись у меня в голове, пока в глазах совсем не потемнело и я не стал проваливаться в какую-то черную бездну. И все летел, летел вниз, но так и не мог достичь дна.