Надгробие Дэнни Фишеру - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн"

Голубой квадрат над нашей головой сначала посерел, потом потемнел. Мы беспомощно сидели на дне и смотрели вверх. Вдруг что-то прошуршало прямо над моей головой. Это была большая крыса. Потом пробежала еще одна, задев меня своим противным длинным хвостом. У меня сердце ушло в пятки, я невольно разжал руки, и щенок вырвался. На лету он ухватил крысу за спину и переломил ей хребет. Гордый собой, он вернулся ко мне, и мы снова замерли.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я не заметил мелькание света фонарика.

— Мама, мама! Я здесь! — изо всех сил заорал я тогда.

Свет фонарика приблизился, и я услышал голос отца:

— Ты здесь, сынок? Сейчас я тебе помогу!

В яму сбросили веревку, и по ней спустился папа. Как только он ступил на дно, я обнял его.

— Будет, сынок, будет… Ты как? Все с тобой в порядке?

— Да, папа, да! — сквозь рыдания проговорил я. — Только мама будет ругаться, я штаны порвал.

— Это не страшно, — с облегчением рассмеялся отец, — думаю, она не будет очень сильно сердиться. — Он поднял голову вверх и крикнул: — С ним все в порядке, ребята! Помогите выбраться!

— Не забудь щенка, папа.

— Как можно, малыш? Это ты из-за него сюда попал?

— Нет, это Пол и Эдди столкнули меня сюда, потому что я еврей.

Папа странно поглядел на меня и сокрушенно покачал головой:

— Соседи новые, а люди те же.

Я не понял, что он этим хотел сказать; он же обвязался веревкой, взял под одну руку собаку, под другую — меня, и крикнул, чтобы поднимали.

— Ты сердишься на меня, папа? — спросил я, как только мы оказались наверху.

— Нет, сынок, ты тут ни при чем…

— Тогда ты разрешишь мне оставить у себя собаку?

Песик, словно понимая, что речь идет о нем, радостно завилял хвостиком.

— Мы назовем его Кароп.

Папа взглянул на щенка, потом на меня и рассмеялся:

— Ну, тогда уж не Кароп, а Карра, — ты спас собачью дочь.

В комнате было тепло и уютно. Я лежал под одеялом после горячей ванны и стакана горячего молока с медом.

Снаружи доносились новые ночные звуки, — к ним мне еще предстояло привыкнуть. Я лежал в моей кровати, в моей комнате, в моем доме. Чувство безмятежного покоя овладело мной. Повернувшись к стене, погладил ее.

— Я люблю тебя, мой дом, — прошептал я, уже засыпая.

Под кроватью завозилась Карра, и я опустил руку. Она немедленно ткнулась в ладонь мокрым носом и лизнула. Я погладил ее.

— Я люблю тебя, Карра, — прошептал я, проваливаясь в сон.

Солнце тепло тронуло мои веки. Я прикрыл глаза рукою и несколько минут еще пребывал в полудреме, но вскоре понял, что уснуть больше не удастся. Рывком сел и конечно же не обнаружил домашних тапочек на месте. Заглянув под кровать, убедился, что похитительница мирно посапывает. Вытащил осторожно из-под головы Карры теплые шлепанцы. Подошел к открытому окну и услышал приглушенные голоса, доносившиеся из спальни родителей. И тут я вспомнил, что сегодня большой день в моей жизни — мой Бар Митцва[2]. В радостном возбуждении я начал повторять слова сложного ритуала, которые специально выучил. Чтобы успокоиться, я несколько раз вдохнул и выдохнул, все будет нормально, я ничего не забуду. Скинув пижаму, подхватил гантели и принялся за утреннюю зарядку. Праздник праздником, но к осени обязательно нужно набрать вес, чтобы приняли в школьную футбольную команду. Десять раз отжался от пола, десять раз наклонился, подошел к зеркалу и осмотрел себя. Из зеркала глядел тощий долговязый подросток с торчащими ключицами и довольно жиденькой мускулатурой. На груди не выросло ни одного настоящего мужского волоска, один лишь золотистый пушок… Жаль, что не брюнет, как все Фишеры, жаль. Делая приседания со штангой, я услышал щелчок выключателя в комнате соседнего дома. Опустив штангу, я подкрался к окну и заглянул туда. Это была спальня Марджори Энн Конлон — лучшей подруги Мими. Иногда ее шторы не были опущены, и я мог хорошенько рассмотреть все, что происходит у нее в комнате. К моей тайной радости, окна дома Конлонов выходили на запад, и Марджори каждое утро приходилось зажигать свет. Штора была поднята. Третий раз на этой неделе Марджори забывала ее опустить. Когда я последний раз подглядывал за ней, мне показалось, что Мардж заметила меня, — нужно было быть вдвойне осторожным. Вообще она была очень странной девчонкой: вечно поддразнивала меня, пристально глядя в лицо. За последний месяц мы успели несколько раз с ней поссориться. Мне не хотелось приглашать ее на свой Бар Митцва, но Мими настояла.

Сейчас Мардж стояла посреди комнаты в тонкой ночной рубашке и что-то напряженно высматривала. Мне было прекрасно все видно из своего укрытия. Пол говорил, что у нее самая красивая фигура в классе, но я с ним не был согласен — полная Мими мне нравилась больше, чем угловатая Мардж.

Теперь она смотрела в окно, казалось, прямо мне в глаза. Я невольно втянул голову в плечи. Вдруг она скинула рубашку, и у меня внутри что-то сладко заныло. Наконец она нашла то, что искала, и, выгнувшись дугой, дотянулась до лифчика и начала надевать. Интересно, догадывается она, что я за ней наблюдаю?

Из холла донесся какой-то шум, и раздался голос Мими. Я мигом нырнул в кровать, не хватало еще, чтобы сестра засекла меня за этим делом. Краем глаза я заметил, что свет в комнате Марджори Энн погас, значит, она знала, что я подглядываю. За дверью раздались шаги, я притворился, что сплю.

— Дэнни, ты спишь? Вставай, засоня!

— Встаю, — ответил я и притворно потер кулаками глаза. — Тебе чего?

Ее глаза подозрительно скользнули по моей голой груди и плечам.

— А где твоя пижама? Ты уже вставал?

— Да, — нехотя ответил я.

— А что ты делал? — спросила она, переводя взгляд на окно Марджори.

— Зарядку… А потом решил еще немного поваляться.

Видно было, что ответ не удовлетворил ее, но она промолчала. Все так же пристально осматривая комнату в поисках какого-нибудь криминала, она подошла к кровати и подняла с пола пижамную куртку. Когда сестра наклонилась, я невольно уставился на ее вполне оформившиеся груди в вырезе рубашки. Она перехватила мой взгляд, покраснела и сердито швырнула куртку на постель.

— Мама попросила меня разбудить тебя и напомнить о душе. Холодный душ тебе не помешает, — язвительно добавила она на прощание.

Как только дверь за ней закрылась, я вскочил и почувствовал прилив сил. В конце концов, не такой уж я слабак. Мой рост приближался к 163 см, а весил я уже 52 килограмма. Еще килограмма три — и я вполне подойду для футбольной команды. А вообще, сестра правильно сказала, да и школьный тренер всегда говорил, что лучшее средство от излишних эмоций — холодный душ. Я смело подставил тело под обжигающе холодные струи и спустя пять минут почувствовал облегчение. Возвращаясь, заглянул в комнату Мими — сестра застилала постель.

— Мими! — неловко позвал я.

— Что? — она посмотрела мне в глаза.

— Да так, ничего, — смутился я, повернулся и пошел было к двери, но по дороге обернулся и поймал ее взгляд. Она отвела глаза в сторону.

— Вы, мальчишки, отвратительны, — пробормотала она. — А ты становишься похожим на Пола, он всегда так же смотрит…

— Нет, я не такой! — воскликнул я.

— А кто подглядывал за Мардж?

— Я… я не подглядывал, — сказал я краснея.

— Вот увидишь, я все расскажу маме!

Я подскочил к ней и схватил за руки.

— Только попробуй! — с дрожью в голосе произнес я.

— Убери руки, мне больно!

— Ты не расскажешь о… своих выдумках, — с угрозой процедил я.

Она подняла на меня свои расширившиеся от боли глаза, в которых нельзя было не увидеть и любопытства.