Сочинения в трех томах. Том 2 - Майн Рид

Я вздрогнул, услышав такой оборот.

— За исключением вот этой! — договорила она, указывая на Моро.

Я не знал, что сказать.

Мексиканка заметила мою растерянность. Она ждала ответа.

Наконец я пробормотал:

— Сеньорита, этот жеребец — мой испытанный друг. Но если Моро вам приглянулся, так и быть: он к вашим услугам.

Я сделал ударение на словечке «если», взывая к великодушию амазонки… Напрасная попытка!

— Благодарю вас, — холодно поклонилась она. — За вашим Моро будет хороший уход. Он мне подходит. Надо будет заглянуть ему в зубы.

Во мне подымалось отвращение к красавице.

— Дайте-ка мне испытать Моро. Ах, у вас уздечки с мундштуком! Они не дурны, но наши все-таки лучше. Помогите же мне отвязать мое лассо.

Великолепное лассо, сплетенное из белого конского волоса, было прикручено к седлу ее мустанга.

Машинально я прикрепил его к луке моего седла и подтянул на ремнях повыше.

— Теперь, капитан, — воскликнула мексиканка, схватив поводья рукой в перчатке, — теперь попробуем вашего Моро!

Она вспорхнула на коня, едва коснувшись стремени, и сбросила плащ.

Я вспомнил древних амазонок. С такими воительницами можно покорить мир.

Свирепый бык отделился от стада и направился к нам. Этого только и ждала прекрасная охотница.

Лошадь, почувствовав шпоры, поскакала галопом навстречу быку, который обратился в позорное бегство. Наездница продолжала его преследовать и вскоре очутилась от быка на расстоянии, удобном для метания лассо.

Мертвая петля, брошенная крепкой рукой, взвилась по воздуху, и захлестнула бычью шею. Мексиканка круто повернула и поскакала прочь от быка. Лассо медленно затянулось — полу-задушенный бык свалился на землю. Не давая ему опомниться, амазонка галопом повернулась к хрипевшему быку, нагнулась с седла, распутала петлю и так же быстро удалилась, намотав лассо на руку.

— Великолепно, лучше не надо! — объявила она, спрыгивая с коня и восхищенно его оглядывая. — Ваш Моро — настоящее чудо. Ах, Лола, бедная Лола! Боюсь, что слишком скоро я тебя забуду…

Эти слова относились к убитому мустангу. Затем, обращаясь ко мне, мексиканка спросила:

— Значит, Моро теперь мой?

— Да, сеньорита, если вам угодно, — ответил я, расставаясь без особого энтузиазма со своим сокровищем.

— Но я совсем этого не хочу! — воскликнула амазонка, приняв внезапное решение, и, смеясь, прибавила: — Ах, капитан, как вы во мне ошибаетесь! Я понимаю всю глубину вашей жертвы. Оставьте себе своего любимца. Пусть только один из нас оплакивает сегодняшнюю встречу. На вашем месте я б ни за что не отдала такую лошадь.

— На разлуку с Моро я соглашусь лишь ради одной особы.

Мексиканка перестала хмуриться. Казалось, вот-вот она улыбнется.

— Эта особа, должно быть, дама вашего сердца? Ну, что ж, благородный капитан, если вы ей так же верны, как вашему скакуну, у нее нет основания на вас жаловаться. Но мне пора. До свиданья!

— Не разрешите вас проводить домой!

— Благодарю, я уже дома. Глядите: вот дом моего отца, — сказала она, указывая на гасиенду. — А вот человек, который позаботится об останках бедной Лолы, — прибавила мексиканка, подзывая проходившего мимо пастуха. — Помните, капитан, что вы — офицер вражеской армии. Я не вправе пользоваться вашей любезностью, а тем более предлагать вам гостеприимство. Ах, вы еще не знаете… Вы не знакомы с деспотизмом президента Санта-Анны. В эту минуту, быть может, его шпионы…

Она подозрительно огляделась вокруг.

Кто-то спускался с холма.

— Санта-Мария! Это Ихурра.

— Кто такой — Ихурра?

— Он всего-навсего мой кузен, но…

Она замялась и, внезапно впадая в умоляющий тон, прошептала:

— Уезжайте, сеньор, уезжайте! Ради всего святого, скройтесь! До свиданья!

Хоть я и горел желанием познакомиться с Ихуррой, но поневоле уступил панической женской просьбе и ускакал.

У самой опушки любопытство, а быть может, и более сильное чувство возобладало над рыцарским послушанием, и, сделав вид, что поправляю стремена, я оглянулся.

Ихурра уже подошел к мексиканке.

Это был высокий человек в костюме мексиканского гидальго: черная бархатная жакетка — короткая, открытая на груди курточка, темно-голубые панталоны, пунцовый пояс и широкополая шляпа с низкой головкой. Лет ему было около тридцати. Черные бакенбарды оттеняли бледность лица. По-своему он был красив, но не наружность его заинтересовала меня, манера обращения с кузиной.

Мексиканка робела перед рослым широкоплечим кузеном. Он потрясал какой-то бумагой и горячо говорил. Хищный профиль придавал ему сходство с коршуном. Ихурра бранил Изо-лину или угрожал ей.

Велика, очевидно, его власть над молодой мексиканкой, если она так кротко его выслушивает.

Я чуть не пришпорил коня и не подъехал к бедняжке, но сеньорита уже рассталась с кузеном и пошла к гасиенде.

Сквозь кустарниковые заросли вилась дорога в поселок.

Отуманенный всем пережитым, я возвращался на стоянку. На границе селения меня окликнул часовой.