Макс Брэнд - Поющие револьверы

— Теперь все зависит от твоих рук. Странная штука. Я знал, что тебе здесь понравится. Я знал, что ты захочешь сделать!

Они взглянули друг на друга, каждый старался скрыть взаимную привязанность и понимание.

— Допустим, тебе что-то подвернется, — сказал шериф. — Допустим, тебе представится случай заработать. Ты понимаешь, о чем я говорю. Здесь проезжает много людей от границы до границы. Иногда за их голову назначена неплохая награда. Что ты скажешь, если я тебя буду предупреждать? Деньги поделим. Если мы с тобой встанем на одну тропу, тогда помоги Господь бандитам и мошенникам!

Глаза Райннона снова сверкнули, как глаза кота в сумерках — шерифу не пришло в голову никакого другого сравнения.

Но в конце концов преступник сказал:

— Лучше, наверное, я буду сидеть тихо. После твоей болезни, может быть, и тебе надо успокоиться?

Каредек понял и больше ничего не сказал.

Тем вечером по дороге домой он перед первым поворотом оглянулся и увидел бледную голубовато-белую струйку дыма, поднимавшуюся над домиком. Он чувствовал себя так, словно пробудил к жизни мертвеца.

У него были и другие чувства. Как будто он посадил незнакомое семя и не знал, что из него вырастет — цветок или зерно, еда или яд.

Больше всего на свете Райннон любил благородную голову, широкую грудь и вытянутые мускулистые руки горы Маунт-Лорел. Но когда он уставал, то вспоминал длинные зимние ночи, ветер и лед, который покрывал скалы, превращая их в стекло. До рассвета он работал при свете лампы; он пользовался солнцем, словно драгоценной свечой; а вечерами опять зажигал лампу.

Каждый вечер пламя в наковальне отбрасывало розоватые отблески в сгущающуюся темноту. Каждую ночь в доме или амбаре звенел молот.

Вот так порванная упряжь превратилась в крепкую, пригодную к использованию сбрую; зубья плуга после ковки и перековки стали острыми; изгороди встали прямо; полуразвалившаяся коляска поднялась на пружинящие колеса и заблестела новой краской; высокая, спутанная трава в саду упала перед косой? А потом по земле прошлась борона и превратила комья в мягкую, густую, влажную почву. Серп подровнял траву во дворе. Землю намочил разлив, и начал подниматься урожай.

Позади заднего двора поднимался скелет ветряной мельницы. Райннон его отремонтировал. Починил и установил колесо. Оно с уверенным постукиванием вращалось днем и ночью.

За домом земля слегка поднималась. На вершине подъема лежала естественная выемка. Вокруг нее Райннон возвел крепкую стену, внутреннюю сторону которой укрепил глиной, а внешнюю завалил землей. Она росла фут за футом, пока не стала высотой фута в четыре. В этот резервуар он подвел избыток воды, которую качала ветряная мельница, а от него провел слив на восточное пастбище. Он его выровнял и залил водой как раз вовремя, чтобы посадить кормовые травы.

Работа шла быстро. В руках Райннона была сила двух крепких мужчин. Сердце его горело нетерпением, которое приходит, когда человек теряет много времени. Он наполнил маленькую ферму жаждой деятельности, накопленной за семь лет. И постоянно подгонял себя.

Шериф наезжал раз или два в неделю и помогал укладывать самые тяжелые бревна. Однажды он приехал разгоряченный и злой, но перед ним бежали три коровы.

— Вместо того, чтобы продать траву, я скормлю ее коровам, — неделей раньше сказал Райннон.

Так он добавил к своим обязанностям доение и кормление коров, а также приготовление масла, которое Каредек забирал в город и продавал.

Это были первые заработанные деньги. Маленькие деньги, но для Райннона они были дороже алмазов.

Он выровнял второе пастбище — все, кроме узкой полосы — и залил его водой, чтобы на следующий год распахать и засеять под зерно.

Вот так маленькая ферма зазеленела и стала похожей, даже на этой плодородной земле, на богатый изумруд в окружении зеленого стеклянного бисера. Он работал с жаром и ожесточением, предвкушая будущее, когда его небольшое превосходное поместье станет еще прекраснее.

Он позволял себе отдыхать два раза в день. Первый раз — после ужина, когда он сидел, остывая от горячки работы и выкуривая одну сигарету за другой, и смотрел, как сгущаются сумерки; во второй раз он валился на постель и засыпал, как матрос после тяжелой вахты.

Стало быть, у него было только полчаса отрады и ничегонеделания после ужина, в течение которых он сидел на веранде, расслабив усталые мышцы и позволив себе отвлечься от насущных дел.

В это время он любил смотреть на Маунт-Лорел, поскольку даже в полутьме ясно ее видел и когда на равнины опускались сумерки, гора все еще неясно светилась. Он так хорошо ее знал, что мог описать каждый гранитный выступ, каждую затененную трещину. То, что с этого расстояния казалось небольшой впадиной, на самом деле было ложбиной с зазубренными стенами, заросшим могучими деревьями, а глубокая царапина на склоне гиганта — огромным ущельем, продуваемым могучими ветрами.

И когда он сидел в тишине веранды и смотрел на древнюю громаду горы, он чувствовал спокойствие и некую расслабленность, а потому испытывал удовольствие от своего труда!

Теперь он знал боль изнурительной, монотонной работы, боль постоянных усилий. Там, в горах, была зима, которая пожирала силы, как голодный волк, Но там была и свобода, как у волка, — дикая и приносящая радость. И все же он смог отвернуться от того сурового и великолепного существования и открыть для себя вьющиеся цветы, которые свешивались перед ним с карниза, шепот легкого ветра и покачивающуюся верхушку фигового дерева, вместо визжащего урагана, бьющего сейчас в Маунт-Лорел. Только посмотреть на рвущиеся к югу, свисающие с вершины облака!

Оторвавшись от созерцания гигантской горы и спустившись на землю, Райннон взглянул в сторону холмов и увидел рысящего по дороге всадника. Он подъехал поближе, помедлил, потом повернул к воротам и приветственно помахал рукой.

В вечерней тишине его голос прозвучал тихо и отчетливо.

— Добрый вечер, незнакомец.

— Вечер добрый, — сказал Райннон.

Он продолжал сворачивать сигарету, смутно удивляясь, зачем оказался тут странник — молодой, аккуратный мужчина.

— Надеюсь, что меня пригласят? — осведомился всадник.

— А? Ну конечно. Спешивайтесь и заходите, — сказал Райннон.

Он нахмурился. Время отдыха кончалось. А в кузнице ждал его — и огня — бесформенный кусок металла, который вначале раскалится до белизны, а потом будет вытягиваться длиннее и длиннее под страшными ударами молота, зажатого в руке Райннона.

Незнакомец подошел по дорожке. Он остановился под фиговым деревом. Плоды созрели, и, нагнув ветку, он совал несколько штук.