Бернард Корнуэлл - Горящая земля

— Так же, как ты прокляла меня? — спросил кто-то.

И из тени в углу зала выползло существо, некогда бывшее человеком.

То был Харальд. Харальд, который возглавлял первое нападение на Уэссекс, который пообещал Скади корону королевы Уэссекса, который при Феарнхэмме был тяжело ранен и нашел убежище среди колючих кустов. Там он так мужественно вдохновлял сопротивление, что Альфред, в конце концов, заплатил ему, чтобы Харальд ушел. И вот викинг явился сюда, ища защиты Хэстена.

Харальд был сломленным человеком, калекой. Он наблюдал, как его женщина отправилась в постель к Хэстену, и таил в себе ненависть, которая была ничуть не меньше ненависти Скади.

— Ты прокляла меня, — сказал он, — потому что я не дал тебе трона.

Он ринулся к ней, волоча бесполезные ноги, подтягиваясь на сильных руках. Его желтые волосы, раньше такие густые, беспорядочно разметались, свисая, как бечева, вдоль искаженного от боли лица.

— Позволь мне сделать тебя королевой, — сказал он Скади и взял золотое крученое ожерелье из груды сокровищ.

Это была красивая вещь — три золотые проволоки, перекрученные вместе, завершавшиеся двумя медвежьими головами с глазами из изумруда.

— Будь королевой, моя любовь, — сказал Харальд Скади.

Его борода отросла до пояса, щеки ввалились, глаза потемнели, ноги были скрючены. Он носил простую рубашку и штаны под грубым шерстяным плащом.

Харальд Кровавые Волосы, некогда возглавлявший пять тысяч человек, тот, что сжег Уэссекс и посеял страх в сердце Альфреда, тащился по тростникам, протягивая ожерелье Скади, а она смотрела на него и лишь стонала.

Она не приняла протянутой короны, поэтому он поднял золотое украшение и возложил ей на голову. Оно съехало набок — и Скади начала плакать. Харальд подтащился ближе.

— Любовь моя, — сказал он странно нежным голосом.

Этельфлэд встала рядом со мной. Не думаю, что она сознавала это, но она взяла меня за руку и вцепилась в нее. Молча.

— Моя драгоценная, — тихо проговорил Харальд и погладил Скади по голове. — Я любил тебя.

— Я любила тебя, — ответила Скади и обняла Харальда.

Они цеплялись друг за друга при свете огня, и стоявший рядом со мной человек двинулся вперед с топором. Я остановил его. Я видел, что правая рука Харальда двигается.

Он гладил волосы Скади левой рукой, а правой шарил под своим плащом.

— Моя любовь, — сказал он.

Он ворковал это вновь и вновь, а потом его правая рука взметнулась — а человек, который потерял возможность пользоваться ногами, всегда приобретает огромную силу рук, — и он вогнал кинжал в звенья кольчуги Скади. Я увидел, как она сперва напряглась, как потом глаза ее распахнулись, рот приоткрылся, и Харальд поцеловал ее в приоткрытые губы, в то же время вгоняя клинок все выше, и еще выше, вспарывая кольчугу кинжалом. Клинок рассек внутренности Скади и дошел до груди. А она все еще обнимала Харальда, когда кровь пролилась на его скрюченные ноги.

Наконец Скади истошно закричала, ослабила руки, глаза ее погасли, и она упала назад.

— Закончи то, что начал, — прорычал Харальд, не глядя на меня.

Он потянулся к упавшему мечу Скади, желая сделать его своим ключом к Вальгалле, но я вспомнил, как он убил женщину у Эскенгама. Я вспомнил, как плакал ее ребенок, поэтому пинком отбросил меч, и Харальд удивленно посмотрел на меня снизу вверх. И мое лицо было последним, что он увидел в этом мире.

Мы взяли тридцать датских кораблей, а остальные сожгли. Три судна спаслись, проскользнув мимо людей Финана, пока те метали копья, обнаруженные на вытащенном на берег корабле — одном из двух, превращенных в береговые укрепления, охранявшие выход из ручья.

Датский гарнизон того корабля, что был вытащен на берег Канинги, убрал цепь, перекрывавшую выход из ручья, и три судна спаслись в море, но четвертому не повезло. Оно почти прошло мимо Финана, когда метко брошенное копье ударило рулевого в грудь, и тот тяжело осел; рулевое весло быстро повернулось в воде, и корабль врезался носом в берег. Следующий корабль столкнулся с этим, и судно начало набирать воду сквозь щели в покалеченной обшивке. Наступающий прилив понес его обратно, вверх по ручью.

У нас ушел целый день на то, чтобы выследить всех разбежавшихся в путанице болот, тростников и бухточек Канинги.

Мы взяли в плен сотни женщин и детей, и мужчины выбирали себе приглянувшихся девушек в рабыни.

Тогда я и встретил Сигунн — дрожащую девушку, которую нашел во рву. Она была светловолосая, бледная и стройная, всего шестнадцати лет, вдова, потому что муж ее погиб в захваченной крепости. Она съежилась, когда я шагнул к ней через тростники.

— Нет, — повторяла она снова и снова. — Нет, нет, нет.

Я протянул руку, и спустя некоторое время, поскольку судьба не оставила ей выбора, она ухватилась за нее. Я отдал Сигунн на попечение Ситрика.

— Присмотри за ней, — сказала я ему по-датски — на языке, которым он хорошо владел, — и позаботься о том, чтобы ее не обидели.

Мы сожгли крепости. Я хотел их оставить, чтобы использовать как далекие твердыни для защиты Лундена. Но Эдуард настаивал, что наш бой за Бемфлеот был просто вылазкой в земли Восточной Англии, что оставить себе крепости означало бы нарушить мирный договор, который его отец заключил с королем этой страны. Неважно, что половина жителей Восточной Англии грабили вместе с Хэстеном — Эдуард был полон решимости чтить договор своего отца. Поэтому мы свалили огромные стены, нагромоздили дерево в домах и подожгли их, но сперва забрали все сокровища и погрузили на четыре захваченных корабля.

На следующий день огонь еще горел. И прошло еще три дня, прежде чем я смог пройти среди углей и найти череп. Думаю, то был череп Скади, хотя не могу сказать наверняка. Я воткнул древко датского копья в спекшуюся от огня землю и насадил череп на сломанный наконечник. Опаленные кости лица невидяще смотрели через ручей, где дымились остовы почти двухсот кораблей.

— Это предупреждение, — сказал я отцу Хэберту. — Если сюда придет еще хоть один датчанин, пусть увидит ожидающую его судьбу.

Я дал отцу Хэберту большой мешок серебра и сказал:

— Если тебе понадобится помощь, приходи ко мне.

Рядом со рвом, куда не достал огонь, но погибло столько восточных саксов и мерсийцев, среди ила все еще громоздились трупы.

— Скажи Брану, — продолжал я, — что ты помолился за его пчел.

Мы уехали на следующее утро.

Эдуард поехал на запад, взяв с собой свои войска, но сначала попрощался, и я подумал, что его лицо стало суровей и тверже.