Бернард Корнуэлл - Враг божий

Я закрыл глаза, уверенный, что Артур твердо решил умереть. Он не хотел жить без Гвиневериной любви, он хотел пасть под копьями врагов в сердце страны, за которую так долго сражался. Других объяснений, зачем вести маленький отряд в самое логово мятежников, кроме как из желания пасть рядом с королевским камнем Думнонии, в голову не приходило. Внезапно я кое-что вспомнил и открыл глаза.

– Давным-давно, – сказал я Нимуэ, – мы беседовали с Эйлеанн.

Эйлеанн, рабыня-ирландка, старше Артура, до женитьбы была его преданной возлюбленной. Она-то и родила ему неблагодарных близнецов Амхара и Лохольта. Сейчас, седая и по-прежнему красивая, она должна была находиться в осажденном Кориниуме. Стоя в гибнущей Думнонии, я услышал сквозь годы слова Эйлеанн. "Артур еще себя покажет, – сказала она мне тогда. – В самый черный час, когда ты будешь считать его обреченным, он победит".

Я повторил это Нимуэ и добавил:

– А еще Эйлеанн сказала, что когда он победит, то допустит свою обычную ошибку – простит врагов.

– Только не сейчас, – возразила Нимуэ. – Этот глупец хорошо усвоил урок. Так что ты будешь делать?

– Что всегда, – отвечал я. – Пойду за ним.

В самое логово врага. В Кар Кадарн.

Артур продвигался вперед с маниакальным упорством, как будто избавление от всех страданий ждало его на вершине Кар Кадарна. Он не пытался спрятать малочисленный отряд и просто вел нас на северо-запад под стягом с изображением медведя. Сам Артур взял у одного из воинов коня и ехал на нем в своих прославленных доспехах – каждый встречный мог его узнать. Продвигались так быстро, как только могли идти мои воины. Когда одна из лошадей повредила копыто, Артур приказал ее бросить. Он торопился к Кару.

Первым у нас на пути лежал Дунум. Древний народ выстроил земляной вал, римляне добавили стену, Артур восстановил укрепления и разместил внутри сильный гарнизон. Воинам этим еще не пришлось повоевать, но если бы Кердик ударил с запада, Дунум стал бы одной из первых серьезных преград на его пути, поэтому, даже в годы долгого мира, Артур не давал крепости прийти в упадок. Над стеной развевалось знамя, и, подойдя ближе, я увидел, что это не Ланселотов орлан, а красный орел Думнонии. Дунум сохранил верность королю.

От гарнизона осталось тридцать человек. Остальные разбежались: христиане перешли на сторону мятежников, многие другие просто дезертировали при вести о смерти Артура и Мордреда. Однако Ланваль, командир гарнизона, держался, надеясь, что слухи окажутся ложными. Завидев Артура, он вывел своих людей из ворот. Артур спешился и обнял старого воина. Теперь нас было не сорок, а семьдесят, и я снова вспомнил слова Эйлеанн: "Когда ты будешь думать, что Артур разбит, он начнет побеждать".

Ланваль, идя рядом со мной, рассказал, как мимо форта прошли копейщики Ланселота.

– Мы не могли их остановить, – с горечью сказал он. – Они не стали на нас нападать, просто предложили мне сдаться. Я ответил, что спущу знамя Мордреда, когда прикажет Артур, и не поверю, что Артур мертв, пока мне не принесут его голову на щите.

Видимо, Артур успел что-то сказать ему про Гвиневеру, ибо Ланваль, хотя и командовал прежде ее стражей, не подошел даже поздороваться. Я коротко сообщил, что случилось в Морском дворце, и старый воин печально покачал головой.

– Они с Ланселотом занимались этим в Дурноварии, – сказал он, – в ее храме.

– Ты знал? – ужаснулся я.

– Нет, – устало отвечал Ланваль, – но слухи доходили, всего лишь слухи, а больше я знать не хотел. – Он сплюнул на обочину. – Я был здесь, когда Ланселот приехал с Инис Требса, и помню, как эти двое не могли оторвать друг от друга глаз. Позже они таились, и Артур ничего не заподозрил. Он ей верил и почти не бывал дома – то объезжал далекие крепости, то заседал в суде.

Ланваль покачал головой.

– Не сомневаюсь, она говорит, что все дело в религии, но я тебе скажу, если эта красотка кого и любит, то Ланселота.

– Мне кажется, она любит Артура, – возразил я.

– Может быть, но он для нее слишком прямолинеен. В Артуре нет загадки, у него все написано на лице, а ей по душе более сложные натуры. Уж поверь, что при виде Ланселота ее сердечко бьется быстрее.

А у Артура, с горечью подумал я, в груди всегда перехватывало при виде Гвиневеры; мне даже не хотелось гадать, что творится с его сердцем сейчас.

Ночь мы провели под открытым небом. Мои люди стерегли Гвиневеру, она занималась Гвидром. Ни слова не было сказано о ее дальнейшей участи, и никто из нас не решался спросить Артура, поэтому мы вели себя с холодной вежливостью. Гвиневера отвечала нам тем же, об одолжениях не просила, Артура старалась избегать. Вечером она рассказывала Гвидру сказки, а когда он уснул, тихо зарыдала, раскачиваясь взад-вперед. Артур тоже это увидел, заплакал и ушел на край холма, чтобы никто не заметил его слез.

С рассветом двинулись дальше. На небе не было ни облачка, вокруг лежали плодородные земли, которые боги сделали такими прекрасными – Думнония, за которую сражался Артур. Деревушки утопали в садах; правда, слишком многие дома уродовал знак рыбы, другие были сожжены, но я заметил, что христиане не оскорбляли Артура, как прежде. Лихорадка, охватившая Думнонию, видимо, шла на спад. Между деревушками дорога вилась среди зарослей ежевики, в полях, пестревших клевером, маком и маргаритками. Пеночки и овсянки, которые последними строят гнезда, несли в клювах соломинки. С высокого дуба снялась птица, которую я сперва принял за сокола, потом сообразил, что это кукушонок, совершающий первый полет. Хороший знак, подумалось мне: Ланселот, подобно кукушонку, только похож на сокола, а на самом деле он всего лишь узурпатор.

За несколько миль от Кар Кадарна мы сделали остановку в маленьком монастыре, выстроенном у священного источника, бьющего в дубовой роще. Некогда здесь было языческое капище, теперь воды охранял христианский бог. Впрочем, бог не сумел противостоять моим воинам, которые, по приказу Артура, вышибли ворота и забрали дюжину монашеских ряс. Епископ отказался взять предложенную плату и проклял Артура. Тот, по-прежнему не в силах сдерживать гнев, прибил обидчика. Мы оставили епископа истекать кровью в священной роще и двинулись на юг. Епископа звали Кранног, и теперь он святой. Иногда мне кажется, Артур сделал больше святых, чем бог.

Мы подошли к Кар Кадарну через Пен-хилл, но остановились, не доходя до вершины, там, где нас не могли видеть из крепости. Артур выбрал дюжину воинов, велел им выбрить лбы на монашеский манер и надеть рясы. Брила их Нимуэ; волосы она собрала в мешочек, чтобы не попали кому не надо. Я хотел быть в числе двенадцати, но Артур не разрешил, сказав, что мое лицо слишком многим известно.