Томас Костейн - Королевский казначей

— Ты права, наверное, это невозможно. Но я не представляю себе, откуда можно черпать обвинения против такого честнейшего и благороднейшего человека. Каждое их доказательство будет фальшивым и мерзким, как сердце Иуды. Ты же сама знаешь, дорогая, правда всегда выходит наружу. Так ведь было с вами во время процесса.

Валери очень хотелось верить в то, что говорил д'Арлей. Но она сомневалась в положительном исходе дела. Кера просто так не отпустят.

— Нас тогда спасло только чудо, — прошептала она. — К сожалению, трудно поверить в то, что такое может произойти во второй раз. Как он докажет свою невиновность, всю абсурдность выдвигаемых судьями обвинений, если они не позволяют ему выступать в свою защиту, приглашать своих свидетелей? Они буквально затыкают Керу рот! Нет, я абсолютно уверена, эти лживые, подкупленные судьи сделают все возможное, чтобы бухгалтерские книги казначея не появились в зале суда!

Д'Арлей не сдавался:

— Дорогая, Керу уже грозило страшное обвинение, было приглашено много лжесвидетелей, давались фальшивые показания, все, казалось, было против него, но… Керу ведь удалось победить! Ты говоришь, что это было чудо: — допустим, что так. Но теперь победит сам гений Кера, я в этом уверен. Он найдет выход из самого затруднительного, самого безвыходного положения. — Робин подошел к жене и сел с ней рядом. — Успокойся, прошу тебя, любовь моя. Сегодня хотя бы не думай об этом. Не терзайся. Сегодня мы должны быть счастливы, поверь, в моем желании нет эгоизма, думаю, мы заслужили это. Мне нужно так много сказать тебе, Валери! Я хочу начать прямо сейчас, не откладывая. Священник скоро вернется, у меня очень мало времени, чтобы рассказать моей милой жене, как сильно я ее люблю!

Они поужинали со святым отцом в маленькой кухоньке. Для экономки там не было места, и она подавала еду через специальное круглое отверстие в стене. Женщина без умолку болтала. Казалось, она не очень задумывалась над тем, что говорит.

— Кушайте побольше, сударыня, — советовала она Валери. — Вы такая тощая, только кожа да кости. Вы напоминаете мне общипанную ворону!

Пиша была простой: дыня, вареная козлятина, тушеные овощи с пряностями.

У Валери было хорошее настроение — его не могли испортить даже нетактичные замечания экономки. Девушка размышляла о будущем. Она призналась священнику, что очень хочет иметь много детей. Пусть это будут девочки, все, кроме одного — должен родиться главный наследник и продолжатель рода.

— В мире сейчас слишком много воинственных рыцарей, поэтому так неспокойно, — пояснила свою мысль Валери. Она заметила, что ее желание иметь одних дочерей вызвало у святого отца немалое удивление.

Священник достал для девушки приличную одежду: платье голубого цвета сидело на ней безукоризненно. Валери прекрасно понимала, что сшить такой наряд всего за пару тройку часов не способен ни один, даже самый умелый, портной. Она не стала задавать отцу Элигиусу лишних вопросов, решив, что платье прежде принадлежало кому-то еще. Шляпку изготовила жена портного, а для того чтобы она гармонировала с платьем, украсила ее прелестной голубой лентой. Валери была довольна — одной проблемой стало меньше.

— А теперь, — объявил священник, допивая вино, щедро разбавленное водой, — я должен покинуть столь милую компанию. У вас был очень тяжелый день, дети мои, а завтра вставать на рассвете. Пойдемте со мной, я покажу вашу комнату.

В окошечке показалось радостное лицо экономки, она пожелала молодым много счастья. Д’Арлей улыбнулся женщине и поблагодарил ее.

— Мне кажется, — обратился он к святому отцу, — что ваша служанка родом из моих мест. Я сужу в основном по ее произношению.

— Вы правы, господин д’Арлей, Мишлен из Анжу. Она вдова и очень преданная служанка. Единственное, что плохо, — слишком уж распускает свой язык.

Наверху находился небольшой зал, туда выходила дверь спальни. Отец Элигиус благословил новобрачных.

— Вы выглядите очень усталой, дитя мое, — сказал он Валери, тепло улыбаясь. Затем он обратился к д'Арлею: — Несмотря на перенесенные страдания, тяжелый, долгий путь, ваша жена прелестна. Ничто не может испортить ее красоту. Вы должны быть всегда добры и ласковы с ней.

Когда дверь закрылась, счастливый муж обнял Валери за плечи и улыбнулся ей.

— Да, ты действительно прелестна, моя дорогая женушка, — шепнул он. — Моя Валери! Моя милая девочка! У тебя такие замечательные кудряшки! Должен заметить, что нам не понадобятся никакие свечи, потому что твои глаза горят куда ярче любых звезд. Клянусь тебе, дорогая, что буду любить тебя до конца своих дней!

Валери тоже прошептала ласковые признания в любви.

— Я чувствую себя такой счастливой, когда слушаю тебя, Робин. Знаешь, — смущенно сказала она, — это очень хорошо, что я происхожу из хорошей, благородной семьи, так я чувствую себя гораздо увереннее…

Мишлен не разделяла мнения д'Арлея в отношении свечей. Одну она зажгла и поставила на стол, другие положила рядом на всякий случай. Д'Арлей улыбнулся, увидев все это.

— Если бы я не слышал ее говора, все равно понял бы, что эта женщина из Анжу. Интересно, она что же, считает меня знаменитым женихом из Нанта, который сжег во время первой брачной ночи двенадцать свечей?

Валери недоуменно смотрела на мужа — она не понимала, о чем он говорит. Девушка подошла к д'Арлею и спросила:

— Это какой-то интересный обычай, принятый в ваших краях, да, Робин?

Д'Арлей не сразу нашел нужные слова. Он посмотрел на наивное личико своей жены и ответил:

— Я думал, что тебе известен этот обычай, дорогая, иначе не стал бы о нем упоминать. Видишь ли, это… одна из не очень умных и тактичных шуток над новобрачными… Это устроила нам экономка отца Элигиуса Мишлен. Я думаю, узнай он об этом, очень на нее рассердился бы.

— Но что же все-таки это за обычай, Робин? Расскажи, пожалуйста, я хочу знать.

Д’Арлей обнял жену за плечи и серьезно начал объяснять:

— Ты теперь замужняя женщина, Валери, поэтому, наверное, я могу тебе все это объяснить. Если тебе что-нибудь не понравится, покажется шокирующим, грубым, ты должна винить в этом только собственное любопытство. Ну так вот… Слушай… Ну… когда муж обнимает жену во время первой брачной ночи… понимаешь? Он должен задуть свечу. А потом… понимаешь… зажечь другую… И так, Валери, может продолжаться довольно долго… А утром любопытные родственники и гости могут пересчитать сгоревшие свечи… Вот и все. А теперь скажи мне, дорогая, ты на меня сердишься за этот рассказ?

Девушка сильно покраснела, но отрицательно покачала головой:

— Нет, Робин, не сержусь, но утром я все-таки непременно дам понять этой дрянной старухе…