Джек Линдсей - Подземный гром

Марциал был рад увидеть Герму. Когда он приходил в первый раз, он видел ее. Он хотел, чтобы она пришла и познакомилась с Тайсарион, но добавил, что они, пожалуй, не успеют подружиться.

— Почему же? — спросил я. — Ты думаешь, я скоро уеду в Испанию? Мне придется проработать несколько лет, прежде чем я скоплю денег на дорогу.

Он не ответил мне.

— Спустимся в порт, — сказал он. — У меня есть знакомый капитан. Он прибыл с грузом рыбы из Барселоны.

Я догадался, что он хочет попросить этого капитана, чтобы тот отвез меня на родину, но не стал задавать вопросов. Мы отправились. Прилегающие к реке улицы были забиты народом, многие съезжали с квартир, ибо в середине лета истекал срок квартирной платы; расшатанную мебель грузили на тачки и тележки или же крытые повозки, стоявшие в переулке, которые должны были в сумерках увезти эту рухлядь. Многие спорили и бранились с агентами. Какая-то женщина запустила в сборщика квартирной платы ночным горшком, и тот разбился о его голову. «Пропал хороший горшок, — вздохнула она. — Обычно я орудую метлой». Марциал пояснил мне, что квартирная плата все повышается. Он рассказал о судебном деле, возникшем по поводу дома, в котором он жил. Владелец отдал дом в аренду за тридцать тысяч сестерций, главный арендатор в свою очередь сдал его за сорок тысяч и т. д. А домовладелец, сообразив, что выгоднее сдавать в аренду новые дома, решил сломать старый, уверяя, что тому грозит обвал. Субарендатор подал в суд, взыскивая с него убытки.

— Если владельцу удастся доказать, что дом действительно грозит обрушиться, — что весьма вероятно, ибо это старый трущобный дом, — то ему придется лишь возместить арендную плату. Но если субарендатор докажет, что снос затеян лишь с целью повысить арендную плату, он может требовать возмещения всех убытков, связанных с выселением нас, квартирантов. Во всяком случае, мы наконец познакомились с владельцем дома.

В тачке, нагруженной горшками и циновками, стоял стул, и на нем, привязанный к сиденью, лежал спеленатый младенец, который ворковал и пускал пузыри. Неподалеку загорелся дом — спешно съезжавшие жильцы оставили в очаге огонь. Стражники бросились рубить двери топорами.

— Даже не посмотрели, заперты двери или нет! — воскликнул в полном восторге глазевший на пожар раб. Другие стражники по лестницам влезали в окна или пытались баграми растащить по бревнам соседний дом, квартиранты отбивались от них, не позволяя его разбирать. Ручную тележку, набитую кувшинами с уксусом и губками, предназначенными для борьбы с огнем, опрокинули, и уксус вытекал на мостовую. Дальше нам встретился отряд стражников-пожарных, которые спешили на помощь страже, сражавшейся со строптивыми обитателями бревенчатого дома.

Мы вошли на территорию порта, там было множество складов, лавок, где торговали товарами для моряков, и подозрительного вида таверн; на улицах толпились матросы, носильщики, грузчики, весовщики, конторщики, агенты и комиссионеры. В проулках чуть не из-за каждой занавески на окне призывно выглядывало женское лицо. Большинство работ были приостановлены по случаю дня отдыха, но самые неотложные проводились за повышенную плату. С балконов второго этажа свешивались девицы, более или менее обнаженные, и зазывали к себе прогуливающихся матросов. Одна из них сдернула с головы мужчины шапку, подцепив ее крючком. «Поднимись сюда, если хочешь полупить ее!» Пострадавший запустил в девку камнем. Лавки менял были открыты. Я заглянул во двор, где в свое время встретился со скульптором Антенором. Каменщиков там не было, но скульптор находился на месте. Он уже не лепил фигуры зверей, ему позировала огромного роста нубийка с амфорой на плече. Антенор спросил, что я поделывал после нашей последней встречи.

— Я так завален работой, — сообщил он, — что целыми днями торчу на этом дворе.

Я позавидовал его поглощенности искусством. Все политические потрясения прошли мимо него — он воспринимал их как какую-то докучную суматоху.

— Да ничего особенного, — ответил я.

Должно быть, он уловил в моем голосе необычные нотки. Отвернувшись от натурщицы, он испытующе посмотрел на меня.

— Ты изменился. Не согласишься ли ты мне позировать? У меня есть заказ. Орест, убивающий Клитемнестру.

К нам подошел Марциал.

— Ты слышал эпиграмму про свою львицу?

Антенор расхохотался.

— Как же.

— Так вот, это я написал.

Скульптор похлопал его по спине.

— Спасибо, беру тебя в компанию. Десять процентов с каждой проданной фигуры. У меня есть еще тигр и две пантеры, на которых не находится покупателя. Не напишешь ли ты что-нибудь, чтобы и они вошли в моду?

— Кто сказал, что поэзия бесполезное искусство? — воскликнул Марциал. — На прошлой неделе я сочинил куплеты для продавца слоновой кости.

Мы направились в таверну, где он должен был встретиться с капитаном Марком Вецилием. Тот сидел там с тремя собутыльниками, но, увидев Марциала, оставил их и подошел к нам. Сначала они потолковали о своих приятелях из Барселоны. Потом Марциал спросил, намерен ли капитан заходить в Гадес в следующее плавание. Капитан, мужчина с неопрятной бородой и бесцветными неподвижными глазами, ответил низким басом, что зайдет, и предложил выпить по этому поводу. Мы выпили, и Марциал спросил его, не возьмет ли он с собой на льготных условиях его приятеля, который потерял все свои деньги в Риме и хочет вернуться домой в Кордубу, — разумеется, лишь в том случае, если хозяин корабля и владельцы грузов не будут против.

Капитан, пристально поглядев на меня, стал громко клясться, что никто не может запретить ему взять к себе на судно бесплатно приятеля. По контракту, груз будет состоять лишь из стеклянной посуды. Пассажир будет, на правах приятеля капитана. Марциал хлопнул меня по плечу и спросил капитана, не гожусь ли я ему в приятели. Капитан отступил назад и осмотрел меня с ног до головы, пронизывая насквозь взглядом, потом сказал, что, пожалуй, он не прочь, но еще не может дать окончательного ответа. На всякий случай, много ли у меня багажа? И еще — еду ли я один или со мной куча неуклюжих, плаксивых, хнычущих рабов?

— Один мужчина и одна девушка, — ответил я.

— Достаточно для порядочного человека, — ответил капитан, слегка косивший одним глазом. — Это говорит в твою пользу. Удивительно, что у этих миллионеров нет особых рабов, которые жрали бы и испражнялись вместо них, ведь они ни черта не умеют делать сами.